Агрессия и катастрофа

Народные массы Англии и Франции были полны решимости оказать сопротивление фашистскому агрессору; значительная часть господствующих классов, широкие круги общественности обеих стран не желали снова отступать и позволить германскому фашизму добиться решающего преобладания в Европе. Давление этих взаимодействующих сил в Англии и Франции привело к такой ситуации, когда объявления войны Германии уже невозможно было избежать.

Политика Гитлера и Риббентропа с началом войны представляла собой открытую спекуляцию на мюнхенских тенденциях тех политических кругов стран Запада, которые еще продолжали думать о сделке с фашизмом. Выступление Гитлера в рейхстаге в 10 часов утра 1 сентября рассчитывалось именно на эти круги. В тот же день британский кабинет после длительного заседания решил направить гитлеровскому правительству "ноту предостережения": "По многим сведениям, немецкое наступление в Польше развивается. Этим германское правительство создало положение, когда Англия и Франция должны выполнить свои обязательства, данные Польше... Я сообщаю, - писал Чемберлен, - что правительство его величества без колебаний выполнит свои обязательства Польше, если германское правительство не готово... приостановить наступление против Польши и не готово немедленно вернуть свои войска с польской территории"{111}.

Срок для ответа не был указан, и британскому послу в Берлине давались строгие инструкции, чтобы нота не рассматривалась как ультиматум. Аналогичную ноту передал Риббентропу французский посол.

Однако довольно решительный тон ноты далеко не соответствовал истинным намерениям Чемберлена, который в принципе не желал скорого объявления войны и поэтому делал все, чтобы оттянуть его.

Во французском правительстве и французском генеральном штабе сопротивление немедленному объявлению войны и оказанию помощи Польше было не менее очевидным, чем в Лондоне. Особое усердие в этом направлении проявлял министр иностранных дел Боннэ, стремившийся и сейчас добиться компромиссных переговоров с Гитлером за счет Польши. Этот политический курс Боннэ ясно сформулировал еще на заседании национального совета обороны 23 августа. "Не лучше бы толкнуть Варшаву к компромиссу?" - вопрошал он.

В последующие дни он упорно добивался осуществления своего плана. После того как началось вторжение, он стал опираться на заявление генерального штаба, что потребности мобилизации не позволят объявить войну раньше 4 сентября. Правящие круги Франции медлили с объявлением войны, так как надеялись на соглашение с Гитлером с помощью мирной конференции, предложенной еще 31 августа Муссолини{112}.

Итальянский диктатор хотел в своих интересах инсценировать второй Мюнхен, а французские и английские капитулянты собирались ему помочь. В Париже и Лондоне серьезно обсуждались предложения Муссолини как до, так и после нападения на Польшу, причем еще 31 августа Боннэ поддержали министры де-Монзи и Маршандо{113}.

Итальянский министр иностранных дел Чиано сообщил послам западных держав, что с согласия Англии и Франции он обратился к Гитлеру.

В 10 часов 2 сентября в Берлин из Рима направляется "информация" на имя фюрера: "...Италия ставит в известность, конечно, оставляя любое решение за фюрером, что еще имелась бы возможность созвать конференцию Франции, Англии и Польши на следующих основах: 1) приостановка военных действий там, где сейчас находятся армейские корпуса; 2) созыв конференции в течение 2-3 дней; 3) решение спорных польско-германских вопросов, которое, как показывают события, будет благоприятным для Германии. Данциг уже немецкий, и Германия уже имеет в своих руках залог, обеспечивающий наибольшую часть ее требований. Если предложение конференции будет принято, то она добьется всех своих целей и одновременно устранит войну, которая уже сегодня выглядит как всеобщая и чрезвычайно продолжительная"{114}.

Этот план своеобразной "деэскалации" войны за счет Польши немедленно поддержали в Лондоне и Париже. Там еще надеялись на поворот событий. В полдень 2 сентября британский министр иностранных дел Галифакс отправил в Париж телеграмму: "Невозможно ожидать более чем очень ограниченное время, чтобы разрешить современную ситуацию. Было бы хорошо, чтобы мероприятия английского и французского правительств были бы в настоящее время идентичными"{115}.

В Польше к идее конференции отнеслись иначе. Вторжение уничтожило остатки иллюзий. Министр иностранных дел Бек, обанкротившийся со своим довоенным антисоветским политическим курсом, следующим образом ответил в 21 час. 30 мин. 1 сентября на предложение французского правительства о конференции: "Мы находимся вследствие неспровоцированного нападения в состоянии войны. Речь больше не идет о конференции, а о том, чтобы союзники совместным отпором сопротивлялись наступлению. Я вообще ни от кого не слышал чего-либо об итальянском плане"{116}.