Агрессия и катастрофа

В период вторжения германских войск на Украину в 1918 г. цели германского империализма в отношении "Востока" остались прежними. В многочисленных выступлениях различных вдохновителей "восточной политики" типа генерала Гофмана, ярого апологета "завоевания Востока", раздавались призывы отторгнуть у молодой Советской России Украину, Прибалтику, районы, прилегающие к Черному морю, и т. д. Украина рассматривалась как неисчерпаемый источник сырья и продовольствия для Германии, как широкий путь к нефтяным богатствам Кавказа и Ближнего Востока. Раздавались голоса о необходимости распространения германского влияния вплоть до Сибири, которая должна стать "колонией немецкого капитала", о расчленении России на "систему государств" и т. д.

Политика германского фашизма с точки зрения ее завоевательной программы отнюдь не представляла собой чего-то принципиально нового. Она лишь продолжила, углубила и "поставила на практическую основу" все "восточные" аспекты внешнеполитического курса германского империализма. И это вполне закономерно в той же степени, в какой верна истина, что фашизм - порождение империализма.

"Мы требуем территории и земли (колонии) для пропитания нашего народа и для колонизации нашим избыточным населением"{31}, - провозглашала нацистская партийная программа в своем третьем пункте, как бы суммируя требования своих предшественников. И с самого начала Гитлер отдал приоритет завоеваниям на континенте по сравнению с "заморской" колониальной экспансией: "Целью нашей политики должна быть не западная или восточная ориентация, а восточная политика в смысле захвата необходимой территории для германского народа"{32}. Он писал в своем "политическом завещании": "Позаботьтесь о том, чтобы наш народ завоевал себе новые земли здесь, в Европе, а не видел основы своего существования в колониях"{33}.

Итак: "Все, что я делаю, направлено против России. Если Запад настолько глуп и слеп, чтобы понять это, я буду вынужден первоначально принять меры, чтобы разбить Запад, а потом, после его разгрома, повернуть всеми своими объединенными силами против Советского Союза. Мне необходима Украина, чтобы мы не голодали снова, как в последней войне"{34}.

Захват мировой гегемонии составлял для нацистов главную задачу политической стратегии, конечную цель. Однако в третьей империи, несмотря на бесконечный авантюризм ее создателей и вождей, мало кто сомневался в трудности намеченного пути. Германия находилась среди сложного переплетения интересов различных государств, политических связей и структур, и как ни верили гитлеровские главари, генералы, дипломаты, философы и вообще вся камарилья в безусловное и неоспоримое превосходство всего германского, у них хватало опыта, хитрости, ловкости, чтобы понять, что достигнуть желаемого нельзя одним ударом.

Гитлеровская политика отнюдь не однозначна. Ее многоплановость и мозаичность определялись тем фактом, что нацизм всех ненавидел, везде искал "смертельных врагов", и это логически вытекало из его классовых функций, расовой доктрины и завоевательной программы. Но где же центр тяжести, где решающее звено?

Вероятно, именно в приведенной выше фразе (все, что я делаю, направлено против России) лежит ключ к разгадке главного смысла гитлеровского "приоритета политических целей".

На ранней стадии фашистского движения, в начале 20-х годов, Гитлер и его приспешники объявляли Францию, Великобританию "абсолютными врагами" Германии{35}. Если антифранцузские акценты мотивировались главным образом желанием вернуть Эльзас-Лотарингию, то Англия провозглашалась "главным врагом" из-за ее колоний, которые нацисты считали нужным отнять.

Однако уже к середине 20-х годов происходит поворот в оценке роли "западных противников". Под влиянием геополитических доктрин Ратцеля, Гаусгофера и оценок собственных возможностей, исходя главным образом из уроков мировой войны, Гитлер приходит к заключению, что будущее Германии прежде всего не в заморских колониях, а в завоевании новых территорий на европейском континенте. Он упрекает "наследников Бисмарка", прежде всего Вильгельма II, за пренебрежение к "территориальной политике железного канцлера". "Во всяком случае цели этой территориальной политики не могут быть достигнуты где-нибудь в Камеруне", - заявляет он в 1924 г. Европейским колониальным державам он противопоставляет США, которые "постоянно расширяли территорию на своем собственном континенте". В стремлении к далеким колониям он видит слабость европейских "колониальных народов" и "силу Америки"{36}.