К великому облегчению Ани, Таеган не обиделся на её наивный порыв великодушия и, продолжив рассказ, без брезгливости принял чужую, ношеную и довольно ветхую вещь. Краснея от стыда (слава Богу, темно, а ещё на соседе она не заметила каких-либо штучек, типа её украшений, а значит – он-то, как нормальный человек, её смущения не видел), сообразив, что она наделала, Аня даже затихла на первое время после паузы, устроенной ею. Но Таеган снова остановил свой рассказ и обернулся к ней. На его лице она увидела тревогу и вопрошание: кажется, он решил, что дальнейшее в его истории ей неинтересно. Догадавшись, что он не заметил её неприемлемой в свете неловкой заботливости с халатом или не обратил на это внимания, она поспешно задала вопрос, которого он явно ожидал, чтобы удостовериться: ей нравится его слушать. Успокоившись, сосед вздохнул и продолжил своё повествование.
Итак, Аня узнала, что находится в мире, довольно-таки развитом. А потому в повествовании соседа с изумлением ловила знакомые понятия и названия знакомых предметов. Здесь уже перемещались с помощью пароходов и паровозов, а в столице появились первые автомобили, росли фабрики и заводы…
Все эти факты только мелькали в его рассказе. И, чтобы подробней узнать о здешней жизни, Аня то и дело просила рассказать о каком-то моменте более пространно, на что Таеган охотно откликался. А она, объясняя своё неведение, терпеливо повторяла через каждые два-три своих вопроса, напоминая ему, что родилась в глуши, что о многих технических чудесах знает лишь понаслышке или черпает информацию из дамских журналов… Странно, но чем дальше рассказывал Таеган, тем отчётливей перед глазами вставало начало российского девятнадцатого века, приправленного магией, – начало, отличительной особенностью которого в основном было ещё и наличие чужих, то бишь иностранных, имён. Школу-то она с отличием закончила. Историю знала.
Здешний мир в её воображении обрастал такими подробностями, что Аня переставала думать о нём, только как о поместье, по краям границ которого находится нечто неопределённое и смазанное. Хотя те же дамские журналы годичной давности тоже постепенно вводили её в курс дела. Но то было… картинкой. А здесь о мире рассказывал живой человек. И ему верилось больше.
Таегана она готова была слушать всю ночь. Он нашёл в ней внимательную слушательницу, а потому оказался заинтересованным рассказчиком. Ему явно нравилось говорить о том, что интересно самому, но что, наверное, уже наскучило его близким.
Но, когда он начал говорить о своей службе, с которой ему пришлось уйти, что-то изменилось. К этому времени небо на востоке начало недвусмысленно светлеть, и Таеган, вроде разговорившийся, начал вдруг заикаться, а то и вовсе угрюмо молчать, из-за чего паузы, когда он обычно подыскивал слово, затягивались всё больше. Вскоре он замолчал напрочь. И больше не поворачивался к своей терпеливой слушательнице, но и не уходил, а только смотрел на небо, уже не тёмно-синее, а синевато-серое…
Аня покусала нижнюю губу – и решилась. Она потрогала Таегана за руку, чтобы он посмотрел на неё. Посмотрел. Заметно было, как блеснул в его глазах сердитый огонёк. Кажется, он заранее злился, что она вот-вот спросит его о чём-то, а он не сумеет озвучить ответ. Но Аня улыбнулась.
- Ты придёшь завтра?
Сначала он очень удивился. Она легко считала его изумление по приподнятым бровям, до этого мгновения хмуро сошедшимся к переносице. Потом его лицо посветлело – это она снова улыбнулась ему, подтверждая своё желание увидеть его. И – закивал…
Сбросив с плеч старый халат Никаса, Таеган мягко, почти без всплеска съехал с края мостков в воду. Здесь озеро ему было по грудь. Не оглядываясь и мощно раздвигая волны, он сделал, наверное, всего пару шагов, а затем погрузился в воду и широкими гребками в секунды оказался на середине озера.
Глядя ему вслед и восстанавливая в памяти его последние слова, Аня покачала головой. Ничего себе – военачальник! Он назвал себя военным магом-искателем. В её же мире его специализацию назвали бы… ну, возможно, сапёрным делом.