Агитбригада

— А что ты нормальный, Генка, я понял, когда ты заместо меня играть начал, — сказал Зёзик, — не дал представлению сорваться. Наш человек!

И, видя, недоумение Гришки (его тогда не было с нами), пояснил:

— Живот прихватило у меня, а Нюрка фигуры как раз делать должна была. А меня скрутило — ужас. Я в лесок убежал, так Генка сыграл вместо меня.

— А где ты играть выучился, Генка? — спросил Жорж.

— Да отец учителя музыки нанимал немного, — отмазался я.

— Так что, Генка, идёшь с нами? — переспросил Гришка. — Тебе же в школу можно и завтра с утра. Кто там знать будет, когда мы вернулись.

И я согласился. Две недели с хвостиком, что я здесь — веду постоянную борьбу за существование. Еще и призраки все эти. Хоть вкусно наемся и потанцую.

И мы двинулись.

Гришка свистнул извозчика и тот лихо домчал нас в ресторан.

Обстановка там разительно отличалась от той, что я наблюдал все эти две недели в агитбригаде и в школе. На застеленной солдатским сукном эстраде под гирляндой из можжевельника и белых лилий лабухи наяривали попурри из разных песенок. Было шумно, звякали графинчики, столовые приборы, рюмки. Слышался смех, гул голосов. Официанты метались, как угорелые, таскали груженные горячим подносы, обратно — посуду. Опять подносы, подносы…

— Вакханалия! Богема! Обожаю! — подмигнул мне Зёзик, блестя глазами.

Все столики были заняты. Гришка что-то шепнул подбежавшему вертлявому официанту с лихо закрученными усами, и я увидел, как купюра ловко исчезает в складках его одежды. Нас провели к одному из столиков, который, словно по мановению волшебной палочки, оказался неожиданно свободным.

— Что изволите-с? — прогнулся официант в надежде на щедрые чаевые.

— Водки графинчик! Горячего! Мяса! Шницель! — заказал Гришка и, взглянув на меня, добавил, — пирожных и шампанского. У вас же есть шампанское? Он просто мал ещё водку пить.

— Есть брют, — склонил голову официант.

— Кислятина, — фыркнул Жорж.

— Брют сойдёт, — торопливо сказал я.

— О! Слышали⁈ Наш человек! — захохотал Гришка и подмигнул черноокой девице за соседним столиком с истомлённо-порочным лицом и в такой короткой юбке, что было видно резинки от фильдеперсовых чулок.

— Мигом будет! — сообщил официант и упорхнул прочь.

А тем временем на эстраде появился толстый старик в старомодном сюртуке, с бабочкой и моноклем. Он сел за дребезжащий рояль и начал наигрывать что-то дробно-разухабистое. Через миг на сцену взобралась толстая, слегка потасканная женщина, сильно напудренная и с ярко подведёнными глазами и ртом. Одёрнув короткое по моде платье, она выпятила оплывшую грудь и с лихим разухабистым надрывом запела:

— Купите бублики!

Горячи бублики!

Народ заревел от восторга. Принялись кто подпевать, кто притопывать в такт. Как раз в этот момент официант принёс нам заказ…

Додумать я не успел: замерцал свет и в изоляторе появился возбуждённый Енох:

— Генка! Ты не представляешь!

Глава 21

— Ну что? Что там было? — вскинулся я.

— Хорошо, что я остался! — замерцал Енох, — ты представляешь, Генка, этот твой заведующий, как только ты ушел, сразу начал писать записку!

— И что там? — поторопил набивающего себе цену Еноха я.

— Суть записки дословно такая: «Он сегодня вернулся в город».

— Ого, — сказал я, — и что?

— Не знаю, — пожал костлявыми плечами призрак, — потом он встал и ушел с этой запиской, а я так далеко от тебя отлететь не могу. Пришлось возвращаться.

— Угум-с, — глубокомысленно сказал я и задумался.

— Что угумс? — замерцал Енох. — Что угумс, Генка?

— Всё ясно, — пояснил я, хотя самому было ни черта не ясно.

— Ты знаешь, кто это?

Я отрицательно покачал головой. То, что заведующий что-то затевает, было понятно с самого начала. Вот только что и с какой целью? Что ему нужно от пятнадцатилетнего двоечника?

— Сегодня вторник, — вкрадчиво напомнил Енох.

— Знаю, — нахмурился я.

Я уже себя корил, надо было тогда сдержаться. В результате сижу в изоляторе, а у меня сегодня встреча с дядей Колей. Не знаю, кто это, но сходить бы надо. Раз уж я попал в тело Генки, то не стоит отмахиваться от его прошлого и всего, что связано с ним.

— Тебя сегодня точно не выпустят, — проворчал Енох.

— Знаю, — повторил я.

— И что ты будешь делать? — не унимался Енох.

— Надо попасть в город, — сказал я.

— Как? — вытаращился на меня Енох, — вообще-то ты заперт в изоляторе на висячий замок, выйти отсюда не можешь. А выпускать тебя явно не собираются. Дня три точно будешь сидеть здесь, пока заведующий не разберется с той запиской.

— Ну да, ты прав, — кивнул я и задумался, — так, ужин у нас через четыре часа, полдник мне однозначно не положен. Значит, всё это время меня не тронут.

— И что?

— А то, я вполне могу отлучиться в город, и никто не заметит.

— И как же ты отсюда выберешься? — ехидно спросил Енох. — Вообще-то дверь заперта, а через стены проходить ты не можешь.

— Не могу, — покладисто согласился я. — Поэтому выйду через окно.

— Оно забито, вообще-то, если ты не заметил, — голос Еноха сочился ядом, словно тюбетейка Тамерлана.