Агитбригада

— Тебе повезло, Капустин, — сказал Гудков. — Товарищи в тебя поверили. Они не считают тебя совсем уж конченным человеком. В этот раз тебе повезло. Так что, когда ещё захочешь что-то украсть — подумай, что лимит доверия коллектива ты уже почти до дна испытал. Наказание будем назначать тебе в рабочем порядке. На этом всё, товарищи. Давайте расходиться. Завтра у нас большой антирелигиозный лекторий и атеистический водевиль. Так что всем нужно хорошо отдохнуть.

Гудков закрыл собрание.

Мне слова так и не дали…

Поэтому я пошел в дом, где жил Гудков. Предстоял разговор.

Против обыкновения в избе было сильно накурено. Обычно мужики курили во дворе. Макар Гудков сидел в своей любимой позе за столом, склонившись над шахматной доской. Он был хмур и мрачен. На мой визит он демонстративно не обратил никакого внимания.

Как обычно, он играл сам с собой, и, очевидно, сам себе проигрывал.

Я подошёл к столу и покашлял, пытаясь привлечь внимание. Разговор предстоял непростой.

Енох, который паровозиком скользил за мной, подплыл к столу и уставился на доску.

— Чего опять надо? — мрачно сказал Макар, не отводя взгляд от шахмат.

— Я по поводу всей этой ситуации… — начал было я.

— И даже не проси и не доказывай ничего! — вызверился Гудков, — понаразводили тут дамских нервов! Контра!

Он ругался и обличал минут пять, я стоял и молча слушал.

— Всё-таки ты выбрал сторону Зубатова, — с горечью сказал я. Было неприятно. — Поверил ему даже без доказательств.

— Я Виктора знаю уже три года! — запальчиво воскликнул Гудков, — а ты кто такой? Сопляк! Пришел сюда два дня как, и уже свои порядки тут устраивать начал! Не бывать этому! Коллектив такого не допустит!

— Это твоё последнее слово? — зло прищурившись, тихо спросил я.

— Иди отсюда, а то сейчас по шее дам! — рявкнул Гудков.

Енох ткнул пальцем на фигуру и, хитро подмигнув, показал на пустую клетку доски.

Повинуясь порыву, я двумя пальцами взял белого ферзя и переставил его на клетку ж7:

— Шах и мат! — процедил сквозь зубы я и вышел во двор.

На улице уже стемнело, рядом мерцал Енох.

— Пошли к Серафиму Кузьмичу, что ли? — кивнул призраку я, взглянув на звёздное небо, — пора познакомиться.

* * *

* Совет святого Павла(Первое послание к Тимофею, 2:12).

** псалом 137

Глава 10

Серафим Кузьмич сидел перед домом на завалинке, устало откинувшись к стволу старой берёзы и внимательно разглядывал нас. Молодая луна освещала его нескладную фигуру, сотканную, казалось, из серебристой дымки. Его большие, как лопаты, крепкие кисти с распухшими в суставах пальцами постоянно шевелились, словно он перебирал чётки.

— Доброй ночи, Серафим Кузьмич, — сказал я. — Не ожидал здесь встретить ещё кого-то… эммм…

Я замялся. Назвать его призраком или привидением? А вдруг это не принято? Вдруг обидится?

— Мы неупокоенные души, или духи, если по-вашему, — сказал Серафим Кузьмич и пригладил окладистую бороду. — Но как по мне, это отдаёт изрядной чертовщиной. Мне больше по нраву слово «фантом».

— Фата-моргана, — влез в разговор Енох и нравоучительно добавил, — «… когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и, не находит…».*

Серафим Кузьмич взглянул на него неодобрительно, но от комментария воздержался, проигнорировал.

— Меня другое удивляет, — между тем продолжил призрачный старик, — как ты нас видишь? Ты же живой человек. Ещё и с безбожниками этими водишься.

— А много тут вас? — вопросом на вопрос ответил я.

Старик опять промолчал. Немного пошамкал губами и глухо сказал:

— Я здесь остался, потому что Ванюшка, мой внук, отец этого шалопая Гераськи, был еще большим шалопаем. Пришлось задержаться, приглядывать, чтобы всё чин по чину было. Хозяйство большое же, нужен правильный подход. Потом уже и Герасим подрос, заматерел, начал научную методу применять. Интересно же, что получится.

Он помолчал, глядя куда-то перед собой, потом опять продолжил говорить:

— Взял вон Лазаря, так тот ему много чего помог, хоть и через жопу всё. Разве ж можно чтобы картошку после тыквы сажали? Всегда, если земля солёной стала, то озимую рожь надо сеять, а весной её прямо в землю запахать. Или белую горчицу. Тоже хорошо. Но это так, старческое брюзжание.

Он вздохнул и пристально взглянул на меня:

— Послушай, человек, у меня к тебе будет просьбица малая. Подсобишь?

— Что за просьба? — спросил я, — если в моих силах помочь — помогу. И, кстати, меня Геннадием зовут

— Ой, ли? — насмешливо прищурился старик, — точно Геннадием? Чую, чуждое тебе это имя.

Я пожал плечами. Так-то да, я Олег. Но кто его знает, можно ли об этом говорить призракам? Тот вредный дедок мне никаких инструкций на этот счет не давал. Так что я решил промолчать.

— Передай моему правнуку, Гераське, чтобы запретил этому дурню Лазарю сыпать яд.

— Какой яд? — насторожился я.

— Да взял он моду под капусту яд сыпать. Тля вся эта сразу дохнет, красота, но ведь яд же!

— Х-хорошо, — удивился я, — попробую сказать. Только вряд ли он меня послушается.