Кстати, идея неплохая, надо бы на спиритические сеансы Общества походить. Если они духов вызывают, может, какой-то и придёт. А тут такой я — раз и в куклу его поймал!
В общем перспективы открываются такие, что аж голова кругом идёт.
Итак, завтра у меня «аптечный день», затем короткий, на двадцать минут урок с Маркони. Потом свободное время — нужно успеть выполнить просьбу призрачной Веры. И вечером — семейный ужин у Форбрихеров.
Вспомнив последний пункт, меня аж передёрнуло.
Но деваться некуда, придётся идти. Утешало лишь одно — хоть поем вкусных домашних блюд.
Вот так, размышляя, я дошел до своего флигеля через весь двор, отпер его и вошел внутрь. Зажег лампу и окликнул призраков:
— Привет, орлы! Ну как вы тут без меня?
Ответом мне было молчание.
Хм… странно. Обиделись, что ли?
Я подошел к креслу, под которым видел в последний раз куклу и заглянул под низ. Куклы не было. Я поискал под кроватью, под столом, да что говорить — я даже под шкаф заглянул — нету!
Кукла пропала!
Движимый всё усиливающейся тревогой я принялся носиться по всей комнате в поисках куклы. Нету!
Нигде нету!
Да что ж это такое?! В сердцах я пнул ногой шкаф. И тут во дворе послышались шаги. Осторожно я выглянул — это Степановна возвращалась от туалета (здесь удобства были во дворе).
— Ангелина Степановна! — окликнул её я.
— Ох, окаянный! Испугал! — рассердилась старуха. — Ты время видел? Чегой неймётся тебе?! Спать давай ложись! А то завтра опять на уроки проспишь!
— Видел, — коротко сказал я, — я спросить только хочу.
— Ну спрашивай, только быстро, холодно на улице мёрзнуть.
— У меня в комнате соседская девочка куклу забыла. Вы не видели? Не могу найти. Уже всё обыскал.
— Конечно видела! — кивнула старуха, — Танька с утра такой рёв подняла, Праня как давай по всем соседям бегать, запамятовала, где могла её оставить. Но потом вспомнила, что у тебя последнего убиралась. Так что не беспокойся — куклу Танечке мы вернули.
У меня отпала челюсть.
Кое как поблагодарил Степановну и вернулся обратно.
Капец! Что теперь делать?
Вот как отобрать у четырехлетнего ребенка куклу?
Бедные! Бедные Енох и Моня! Да и Танечка тоже бедная. Я представляю, если она увидит, что кукла двигает ручками и ножками.
Я нервно забегал по комнате.
Мысли тоже лихорадочно метались по черепной коробке, но придумать ничего внятного я не смог. Не получалось. Да проще безногому на Эверест взойти, чем у ребенка отобрать единственную игрушку!
А что, если купить ей другую куклу? В принципе вариант, но не факт, что прокатит. Ребенок же может не захотеть другую куклу, а только свою. Или может согласиться меняться, а потом захочет оставить себе и ту, и другую. И не отберёшь — это же рёв на всю улицу будет.
Что делать?! Что делать?!
Эх, был бы Енох — отвёл бы глаза. Или Моня внушил бы, что ей эта кукла не нравится.
Да, плохо быть одному, без призрачной поддержки!
Так, ничего и не придумав, я забылся коротким сном. Утром встал разбитый, как корыто у пушкинской старухи, и даже огромная чашка кофе не привела меня в благодушное и бодрое настроение.
Но в аптеку я не опоздал (я молодец!). Рабочий же день прошел буднично: у меня было достаточно простое и слегка муторное задание по изготовлению мази от мозолей. Я старательно трудился, пытаясь не сбиться и не перепутать реактивы — голова гудела от недосыпа и тревог. Валентин весь день был тих, аки агнец, лишь изредка бросал на меня тяжелые злые взгляды. Зато Лизонька ходила и цвела, словно сыр с плесенью, точнее, как весенние маргаритки на лужке, потому что нельзя девушек сравнивать с плесенью, даже если они такие, как Лизонька.
После урока с Маркони, естественно ни на какое кладбище я не пошел, отправился к себе во флигель, хотел немного перекемарить, но там убиралась Праня (правда уже без Танюшки, так как после обеда её мать была дома). Как вернуть куклу, я так и не придумал. Поспать тоже не получилось, поэтому, пока Праня гремела вёдрами, я немного поразбирал латынь, чтобы урок профессора не выветрился из памяти. А в полседьмого я нехотя собрался и поспешил к Форбрихерам на ужин.
Жили они в историческом центре города — в этом квартале обитал так называемый «цвет» общества города N. Форбрихер весь день пытался навязать, чтобы меня к ним в дом отвела Лизонька, но я решительно пресек все его матримониальные поползновения в мою сторону, отмазавшись уроком с профессором Маркони.
Жили Форбрихеры богато. Об этом буквально вопила, орала, кричала изобильная роскошь, которая была, казалось, во всём: от резных козеток и антикварной мебели, навощенного паркета из морёного дуба, до белоснежных льняных скатерти и салфеток, вышитых вензелями, кипенно-белой хрупкости фарфоровой посуды, и блеска начищенного столового серебра.