– Вот от тебя я этого не ожидала! – И столько было обиды и горечи в ее голосе, что Светик весь съежился, еще меньше стал.
– Я не нарочно, – пролепетал он.
Любаша открыла рот, но сразу ничего не смогла сказать. Только зубами щелкнула. Открыла еще раз и, запинаясь, проговорила:
– Как это не нарочно? Разве можно украсть деньги случайно? Ты бы лучше не врал!
Светик вскинул голову. И за стеклами его очков сверкнула то ли слезка, то ли гордость:
– Я никогда не вру!
– Пошли к директору! – И Любаша, сжимая в одной руке бумажку, а другой вцепившись в Светика, зацокала каблучками на второй этаж.
Наш Алешка опомнился первым и тут же помчался в кладовку на третьем этаже. Там у нас был секретный наблюдательный пункт. Когда-то в школе меняли трубы и проводку, и в кладовке на третьем этаже осталась в полу приличная дырка. Строители собирались ее заделать, но только заткнули комком пакли и забыли про нее. В общем, дырка как дырка. Но с одним великим достоинством. Она находилась в потолке директорского кабинета. Почти над его столом. И когда нам нужно было разведать в учительской что-нибудь секретное, мы вытаскивали паклю и беззастенчиво подглядывали за педагогами. Рядом с дыркой, кстати, давно уже прижился старенький театральный бинокль. С его помощью можно было свободно читать записи и отметки в раскрытом журнале.
Про эту дырку знала вся школа. Кроме учителей, конечно.
Алешка влетел в кладовку, заперся и выдернул затычку из дырки.
Директор сосредоточенно что-то писал, наверное, очередной приказ «по вверенному ему подразделению».
Тут распахнулась дверь, в кабинет ворвалась Любаша, за ней на буксире Светик, с очками, повисшими на одной дужке на одном ухе.
– Вот! – Любаша шлепнула на стол директора листок. – Вор!
Директор скинул очки – он без них лучше видел – и взял в руки листок.
– Ну и что? Ничего не понимаю. Он эту бумажку украл? У вас?
– Бумажка! – фыркнула Любаша. – Это схема! Бандитская!
Алешке глаза директора не были видны – только его круто стриженный затылок, а вот у Светика глаза сделались размером с блюдечки.
– Это закладка, – сказал он. – Она в книге была.
– Семен Михайлович! – Любаша заломила руки. – Как мне жить дальше? Ведь Святослав – самый честный ученик в школе! И совершил такой поступок. Что же ждать от остальных?
Бумажка лежала перед директором. Алешка, не поворачивая головы, нащупал бинокль, поднес его к глазам.
Действительно, на тетрадочном листе в какую-то странную двойную линеечку была набросана какая-то схема, местами подписанная какими-то буквами. «Чд», «Ня» – разобрал Алешка. А больше он ничего не разобрал. Какие-то решеточки, стрелочки, квадратики… Даже кораблик какой-то.
Семен Михайлович повертел листок, посмотрел, склонив голову.
– Похоже на схему обороны второго взвода мотопехоты.
– Какая оборона? – взвизгнула Любаша. – Это схема нашей школы! Это путь к вашему сейфу! Неужели непонятно? Вот же написано: «Вх» – значит, вход. «Уч» – учительская. Вот стрелка к вашему кабинету. Так и написано: «Кд» – кабинет директора!
Семен Михалыч поскреб макушку.
– А «Чд» – это что? Чемодан?
– Конечно! Вы умница, Семен Михайлович. Чемодан с деньгами. Он!.. – Любаша чуть ли не в лоб Светика пальцем ткнула. – Он эту схему для какого-то жулика нарисовал!
Алешка мне потом рассказал, что схема напоминала план нашей школы. С дорожкой к сейфу директора.
– Вот что. – Семен Михалыч тяжело поднялся. – Вот что, Любаша… извините, Любовь Михайловна, не звоните по всей школе о вашей гениальной догадке. Я сам во всем разберусь. Идите в класс. А ты, Святослав, останься. Садись-ка вот здесь, поговорим. Как мужчина с мужчиной. Как рядовой с генералом.
Любаша ушла. Светик присел на краешек стула, вернул очки на место.
– Слушай сюда. Что за бумажка? Откуда она у тебя? Только не ври.
– Я никогда не вру, – упрямо повторил худенький и маленький Светик. – Я не знаю, что это такое.
– Впервые видишь? – усмехнулся директор.
Светик кивнул. И тут же поправился:
– Бумажку эту я видел. Но не разворачивал. Закладка. Она в книге была.
Семен Михалыч вздохнул:
– Когда я начинал служить в армии – это было очень давно, – наш старшина Канарейкин говорил: «Врать – так уж честно». – Загнул, однако, Семен Михалыч. Как это – честно врать? Говорить лживую правду, что ли? Или правдивую ложь? – Ты это рисовал?
– Нет.
– Для кого?
– Ни для кого.
– Иди в класс.
Алешка прилетел в класс раньше, чем Светик. Любаша недовольно посмотрела на него:
– Тебе, Оболенский, всегда времени не хватает. Для этих дел перемена существует. Садись. – Тут дверь снова распахнулась, и вошел Светик.
Ему Любаша ничего не сказала. Только проводила хмурым взглядом. И весь класс смотрел на него.
Светик неторопливо уложил свои тетради и учебники в сумку, подошел к двери:
– Вы назвали меня вором, Любовь Михайловна. Я не вернусь в школу, пока вы не извинитесь.
И он в полной тишине вышел из класса.
Что потом сделалось в школе, описать трудно. Просто скандал получился. Любаша, кстати, тоже объявила забастовку: «Пока он не извинится, я в школу не приду». Как маленькая, честное слово.