Агенты Преисподней

Кто сказал, что Ад – это раскаленные сковородки, запах паленого человеческого мяса, острые иглы под ногтями, высунутые синюшные языки и выпученные тусклые глаза бесконечных висельников? Нет, иногда настоящим Адом может стать занудливая бухгалтерская работа с девяти до шести, ограниченный круг общения, строгий режим и предписанные, ни на йоту не изменяемые годами развлечения. И хотя Некта отлично понимала – разумом, не душой – что предназначенное ей наказание и есть уже само по себе максимально мягкое, практически и не наказание вовсе после шестнадцати… нет, все-таки – двух-трех разгульных лет её первой, истинной жизни, что таким образом высший бес просто держит свое бесовское слово, легче от этого не становилось, тем более, что любые попытки хоть немного нахулиганить, побезобразничать, исключительно для разнообразия, решительно и жестко пресекались с загадочным, но сулящим мало хорошего отсчетом: «Первое замечание, второе замечание, первое предупреждение, третье замечание…», а кары, скорее всего, в виде ужесточения режима обрушивались причудливым образом на соседок по столам, ухитрившихся накоротке сойтись с протеже одного из иерархов Преисподней. Потому уже в скором времени Некта перестала даже пытаться буянить, чтобы не подставлять своим поведением под удар невинные души, а предпочла полной чашей испивать собственное наказание, вот только счет времени пребывания в адской бухгалтерии девушка потеряла, пожалуй, уже через пару-другую лет изнуряющей скуки после возвращения из отпуска, сменив статус «неживой, но живущей» на «пребывающей в муках грешной души».

Вот и сейчас, шествуя по проходу между столами, нарочито отчаянно виляя тощей задницей, пристукивая низкими, чуть стесанными каблучками разношенных кем-то туфель-лодочек, Некта готовилась небрежно, с этаким дерзким бессмысленным фрондерством метнуть скрепленные бумаги на стол заведующей сектором – тетки не вредной, но очень уж озабоченной аккуратностью и своевременностью исполнения возложенных на нее не хитрых обязанностей – чтобы потом развернуться лихо, со взлетом юбчонки аж до пояса, и пройти к заваленному бумагами столу «входящих», на котором – в правом уголке – её ждала небрежно скомпонованная кипа очередных накладных и счетов… и в этот момент стена между двумя бухгалтерскими столами по правую руку от Некты вздулась мыльным, переливающимся всеми цветами радуги, пузырем и звонко лопнула, окатив сидящих поблизости женщин веселыми цветными искорками, а в проходе объявился небольшой, едва по плечо невысокой Некте, лохматенький бесенок с энергичным, забавным хвостиком, помахивающим пушистой кисточкой на конце, блестящими глазками-пуговками, как у плюшевой игрушки, детским, мультяшным, розовеньким пяточком-носом, забавно мелькающим среди бурой шерстки на лице.

– Грешная душа, именуемая Мариной-Нектой? – важно вопросил-вызвал лохматенький, деловито подбоченясь и оглядывая просторный зал, заполненный столами, бумагами, мерцанием компьютерных экранов, с таким видом, будто и не подозревает вовсе за кем его послали.

– И чего? – от неожиданности вызова – ой, неужели! – девушка едва не выронила бумаги из рук.

– Прошу, васятельства… – сюсюкнул бесенок и картинно изогнулся в поклоне, даже ножкой шаркнул от чувств-с, мохнатой лапкой указывая прямиком на стену, в которой завихрилась, образовалась непонятная дыра в человеческий рост, наполненная разноцветными мыльными пузырями, которые, хоть и бурлили внутри, наружу, в помещение бухгалтерии, показаться не смели.

– Эх! – вскрикнула от неожиданно навалившегося ощущения близкой свободы и собственной кому-то нужности Некта и резким жестом запустила к потолку до сих пор сжимаемые в руке сшитые тонкой металлической скобкой бумаги. – Веди, лохматый…

… и не раздумывая шагнула первой в переливающийся хаос в стене, чтобы очутиться – в несколько театрализованном, но очень реальном, живом крестьянском дворе века этак восемнадцатого, не раньше.