Впрочем, и армейские оккупационные власти, без всяких гестапо и СД, вели себя во Франции отнюдь не ангельски. Концлагерей не строили и до такого масштаба зверств, как в Польше, не доходили, но начали расстрелы заложников. Из расчета 50—100 человек за убитого немца. Ну и за все прочее – за «саботаж», сопротивление, невыполнение распоряжений комендантов. В этом германские генералы и офицеры не видели ничего зазорного, ведь они такие методы и в Первую мировую применяли. В других странах соотношение жертв было иным. Скажем, в Дании, которая столь «цивилизованно» сама легла под немцев, раскинув ножки, Гитлер распорядился снизить ценз и убивать «всего» по 5 человек за гибель германского солдата и прочие «враждебные акты».
Особенности взаимоотношений спецслужб и военного командования во Франции Гейдрих использовал в качестве предлога для кадровых перестановок в РСХА. Он давно хотел избавиться от одного из организаторов СД, доктора Беста. Он, как и Мельхорн, вел себя слишком независимо, был умным человеком, подмечал промахи и недостатки начальника. И Гейдрих направил его в Париж – представителем Главного управления имперской безопасности при оккупационной администрации. А на освободившиеся посты начальников I и II управлений РСХА назначил бесцветных, но верных себе людей. I управление возглавил Штрекенбах, «отличившийся» при репрессиях в Польше, II управление – Нокеман.
Русских большинство немцев продолжало считать надежными и верными союзниками. Когда после разгрома Франции советские дипломаты (и разведчики) получили задание проехать по местам боев и составить для Москвы общее впечатление, германские военные всюду пропускали их машину и встречали с исключительным радушием. Офицеры вермахта и СС искренне поднимали тосты за дружбу и заявляли, что нацизм и коммунизм идут к одной цели, хотя и разными путями. И выражали глубокую признательность: «Если удачи нашего наступления превзошли все ожидания, то это благодаря помощи Советского Союза, который дал нам бензин для наших танков, кожу для наших сапог и заполнил зерном наши закрома». Но эти радужные отношения уже менялись…
Сталин и Гитлер
В литературе до сих пор муссируется вопрос: намеревался ли Сталин напасть на Германию и был ли гитлеровский удар на восток «превентивным»? На этот вопрос можно ответить однозначно. Нет. Теорий и построений в данном случае существует множество, одни менее логичные, другие более. Но я приведу не умозаключения, а факты, которые свидетельствуют, что Иосиф Виссарионович, в отличие от Троцкого (и Гитлера) был политиком чрезвычайно осторожным и всегда предпочитал «синицу в руках журавлю в небе».
Итак – 1923 г.: Сталин провалил попытку Троцкого раздуть общеевропейский пожар. 1925 г.: он ликвидировал военную организацию Коминтерна. 1929 г.: в ходе конфликта на КВЖД Особая Дальневосточная армия Блюхера за несколько дней вдребезги разнесла китайскую армию. Горячие головы предлагали тут же двигаться на Пекин и начинать «мировую революцию». Сталин дал «отбой» и удовлетворился восстановлением прежнего статус-кво на КВЖД. 1932 г.: Сталин похоронил проекты Тухачевского об ударе на Польшу совместно с Германией. 1935 г.: Сталин прекратил финансирование через Коминтерн иностранных компартий.1939 г.: на Халхин-Голе Жуков наголову разгромил японскую армейскую группировку. Пути в глубь Китая оказались открытыми, снова были предложения наступать и поднимать китайцев на «революцию». Но Сталин отдал приказ границу Монголии не переходить. 1940 г.: после прорыва линии Маннергейма Финляндия осталась такой же беззащитной, как Чехословакия, потерявшая судетские укрепления, и Сталин имел полную возможность оккупировать ее. Но предпочел заключить мир, удовлетворившись несколькими приграничными участками. 1946 г.: коммунисты Болгарии приняли решение о вступлении в СССР, за ними эту идею подхватили коммунистические лидеры других стран Восточной Европы. Сталин их инициативу пресек. 1950–1953 гг.: война в Корее. США направили туда свои войска – Сталин, в отличие от них, от военного вмешательства воздержался, ограничившись посылкой инструкторов и советников…
Вот и судите сами, насколько он бы склонен к военным захватам. Нет, он был не против приращений. Но без риска, когда само в руки шло. Что же касается теории «превентивного удара», то она эксплуатировалась Германией в качестве повода для агрессии неоднократно: в австро-прусской войне 1867 г., в Первой мировой, в польской кампании. И в преддверии 22 июня. На Нюрнбергском процессе адвокаты германского генералитета как раз и пытались строить защиту на том, что удар по России был лишь упреждающим. Однако факты, опровергавшие подобные аргументы, были столь убедительными (интересующиеся сами могут ознакомиться с материалами процесса), что даже в период холодной войны антисоветская пропаганда теорию «превентивного удара» не использовала – были слишком свежи в памяти и слишком очевидны доказательства обратного.