Агенты Берии в руководстве гестапо

Планы очередной войны, против Франции, опять активизировали «генеральскую оппозицию». Опять риск, и если с Польшей сошло с рук, то уж с Францией и Англией – точно кончится позором и новым унижением! Тут уж явно всплывал призрак Первой мировой и Версаля. Но, как совершенно справедливо отметил видный исследователь Второй мировой войны У. Ширер, в действительности эта «оппозиция» яйца выеденного не стоила. И не шла дальше кулуарной болтовни и сплетен. Гальдер, Браухич, отставной Бек возмущались, высказывались за то, чтобы сместить Гитлера, даже арестовать его. Однако ни в каких конкретных действиях это не выражалось. Потому что рисковать своими шкурами они желали еще меньше, чем «шкурой» Германии.

Опять же, генералы теоретически были не против того, чтобы избавиться от фюрера и заключить мир с Западом. Но при этом хотели сохранить все прежние, уже осуществленные завоевания! И сохранить полученные от фюрера чины и награды. Что было проблематично. Доходило до курьезов. «Оппозиция» назначила себе срок 5 ноября. В этот день планировалось предъявить Гитлеру «контрмеморандум», и если он не примет генеральских требований, начать действовать. Ну и что? Предъявили. Фюрер дал им нахлобучку за нерешительные настроения. И генералы принялись резво выполнять его указания. Как пишет Ширер, «каждый раз, когда «заговорщики» излагали условия, при которых, они будут действовать, эти условия выполнялись … Но дальше они ничего не предпринимали».

Центров реальной оппозиции обозначилось только два. И оба встали на путь контактов с противником, то есть измены. Одним стал статс-секретарь МИД Вайцзекер, который направил в Берн своего эмиссара Кордта для переговоров с британским представителем Корнуэллом-Эвансом. Другим – начальник абвера адмирал Канарис. Он строил прогнозы не на стратегических возможностях германской армии, не на моральных и политических факторах, как Гитлер, а на чисто арифметическом соотношении ресурсов и военного потенциала немцев и западных держав (учитывая и США). Приходил к выводу о неизбежности поражения и решил загодя связаться с англичанами. Точнее, сам Канарис в игре не участвовал, но позволил вести ее своим помощникам Остеру и Донаньи. Через обер-лейтенанта Йозефа Мюллера они установили контакты в Риме с иезуитом доктором Лейбером, доверенным лицом папы Пия XII, и британским послом в Ватикане Осборном.

В общем-то, ни группировка Канариса, ни ее партнеры по переговорам реальных сил и полномочий не имели. Дело свелось к теоретическому прощупыванию позиций на уровне дипломатов и спецслужб – на каких условиях мог бы быть заключен мир. Сходились на том, что в Германии должно смениться правительство, а немцы при этом настаивали на оставлении за ними уже захваченных территорий и предоставлении им свободы рук в Восточной и Центральной Европе. Осборн соглашался, что англичане могут пойти на оставление Германии Австрии и Судет при условиях отстранения Гитлера и того, что немцы «не предпримут никаких наступательных действий на Западе» (многозначительно умалчивая о действиях на Востоке). Да и папа римский, судя по германским источникам, готов был выступить посредником в заключении мира, который предусматривал бы «урегулирование восточного вопроса в пользу Германии».

То есть объяснять особенности «странной войны» чистым «пацифизмом», как это делают западные авторы, вряд ли объективно. Если Чемберлену и Даладье после мюнхенского надувательства даже из соображений политического престижа просто нельзя было идти на соглашение с Гитлером, многие влиятельные деятели и военачальники западных держав (во Франции – большинство) были вовсе не против того, чтобы замириться. При условии, если Германия вновь станет «предсказуемой» и (как ей и предназначалось), обратится против СССР. С той же целью президент США направил к Гитлеру в марте 1940 г. своего личного представителя Уэллеса.

Но фюрер, даже если бы и захотел, не мог в это время повернуть против русских. По той же самой причине, по которой кайзер Вильгельм II не мог в 1914 г. вести войну на один фронт. Наступать на Россию, втянуться в ее огромные пространства, оставив в тылу 110 французских дивизий, было слишком рискованно. Если и не нанесут удар в спину, то могут в подходящий момент вмешаться и под угрозой удара продиктовать условия мира, сведя на нет все усилия и плоды побед. Словом, как уже говорилось, оптимальными представлялось последовательное сокрушение западных и восточных соседей, соответствующее старому плану Шлиффена.