Агенты Берии в руководстве гестапо

Путч, разумеется, провалился. Едва выяснилось, что Гитлер жив, большинство оппозиционеров тут же пошло на попятную, дало отбой уже переданным командам (а они и не выполнялись, переданные, никто не додумался занять телефонную станцию, занять радио – и в эфире прозвучало обращение Геббельса, а потом выступление фюрера, наглядно опровергшее информацию о его смерти). Фельдмаршал Вицлебен, который должен был стать при перевороте главнокомандующим, появился в штабе лишь под вечер. Пришел, констатировал, что ничего не получилось, и ушел. А часть заговорщиков мгновенно изменила и принялась активно подавлять мятеж в надежде выслужиться. Командующий Резервной армией Фромм и подполковники Гербер и Хайде арестовали своих коллег, Бека заставили застрелиться, а Штауфенберга, генерала Ольбрихта, полковника Мерца и лейтенанта Хефтена быстренько, без суда и следствия, расстреляли во дворе, чтобы замести следы и собственное участие в заговоре.

Немудрено, что такое «восстание» было ликвидировано одним лишь батальоном майора Ремера и горсткой эсэсовцев Скорцени. Захватив штаб заговорщиков, он вдруг обнаружил там и запертых гестаповцев. И Скорцени с удивлением вспоминал: «Одно из двух: или путч явился таким сюрпризом для всеведущего гестапо, либо оно ошиблось, сочтя сведения об этом деле не заслуживающими внимания. Ведь для задержания вдохновителя переворота отрядили лишь двух агентов, что поистине необъяснимо».

В Париже аресты сотрудников гестапо и СС зондеркоманду «Роте капелле» чудом не зацепили. Она размещалась в отдельных особняках, и в суматохе о ней забыли. А когда дошли известия, что покушение на фюрера не удалось, парижские путчисты сразу выпустили всех арестованных.

Мало того, устроили с освобожденными гестаповцами и эсэсовцами совместную гулянку в отеле «Рафаэль» и, назюзюкавшись, братались с ними и пили на брудершафт. О каком антинацизме тут можно говорить?

Однако ни пассивность во время выступления, ни отсиживание дома, ни брудершафты и извинения, ни даже участие в подавлении и расстрел собственных товарищей никого из участников и соучастников заговора не спасли. Гитлер на этот раз не был намерен миндальничать и решил вырвать оппозицию с корнем. Гиммлеру он тоже не совсем доверял (раз тот вовремя не раскрыл это дело). Расследование было поручено персонально Кальтенбруннеру. А тот создал специальную комиссию РСХА по делу заговора, и во главе ее поставил Мюллера. Покатились аресты. Вот тут уж Мюллер «отвел душу» на «интеллигенции», аристократии, военных «свиньях» (да ведь надо было и свое поведение во время путча замазать). Воспользовавшись правом командовать, шеф гестапо не без издевки отдал приказ Шелленбергу арестовать Канариса. Шелленберг изображает это в мемуарах в трагических и романтических тонах – в чем можно усомниться, вспомнив, что он и сам неоднократно доносил Гиммлеру на адмирала (и возмущался, почему рейхсфюрер не дает хода его докладам).

А Мюллер лично арестовал и допрашивал своего коллегу Артура Небе, начальника V управления РСХА. Физических мер к нему не применял, тот ничего не скрывал. Да и что было скрывать? На дело оппозиция оказалась неспособна, зато бумаги исписала массу. Тут были и списки предполагаемых «правительств», и детально расписанные планы, и протоколы встреч и собраний. Канарис на это сокрушенно сказал: «Эти типы из генерального штаба не могут обойтись без писанины». Многие закладывали других в тщетной надежде спасти себя.

Да и вообще германский офицерский корпус в данной ситуации проявил себя совсем не блестяще. «Заговорщик» фон Клюге, приняв яд, писал Гитлеру: «Я всегда восхищался Вашим величием… Если судьба сильнее Вашей воли и Вашего гения, значит, такова воля провидения… Покажите себя столь же великим и в понимании необходимости положить конец безнадежной борьбе, раз уж это стало неизбежно». Ну уж, знаете ли, если такое верноподданничество считать «немецким сопротивлением», то вообще трудно понять, кому и чему же оно «сопротивлялось». И чем же оно отличалось от нацизма?

Фельдмаршал Рунштедт, тоже считавшийся «заговорщиком», когда запахло жареным, добровольно принял на себя обязанности председателя «офицерского суда чести», который изгонял из армии всех лиц, причастных к оппозиции, и передавал на расправу Народному суду. В мемуарах ярым оппозиционером изобразил себя и Гудериан. Хотя и он после 20 июля стал членом «суда чести». А когда его назначили начальником генштаба, первым делом потребовал от подчиненных публично поклясться в приверженности нацизму. Находившиеся в опале Браухич и Редер, чтобы не быть заподозренными в соучастии, выступили в печати с гневными осуждениями заговорщиков и с изъявлениями верности фюреру. Словом, германские военные вели себя ничуть не лучше, чем их советские коллеги в период репрессий 1937–1938 гг.