Агентурная сеть

А как расценивать проявленный им в лицее интерес к чтению политической литературы? Как желание разобраться в основах марксистско-ленинской теории? А что, если у этого факта было другое объяснение? Что, если уже тогда, в юношеском возрасте, «Рокки» действовал по указанию своего старшего брата, стремившегося с его помощью спровоцировать советских преподавателей на распространение политической литературы и таким образом создать повод для какой-нибудь антисоветской акции?

Не зря же Устименко отказалась выполнить просьбу своего любознательного ученика, ее так проинструктировали, и для этого были соответствующие основания!

Значит, в действительности «Рокки» был верным и убежденным сторонником правящего режима? Но как быть тогда с информацией «Артура», что с некоторых пор «Рокки» изменил свое отношение к этому самому режиму? Что, если после перехода на работу в контрразведку он разобрался в реальных обстоятельствах мятежа, в причинах, толкнувших военных на антиправительственное выступление, и убедился в бездоказательности измышлений о причастности СССР к этим событиям? Что, если к тому же он узнал, что эти измышления инспирированы спецслужбами Франции и США?

Если отталкиваться от этих предпосылок и к тому же предположить, что «Рокки» хотя бы частично разделял убеждения знакомых ему молодых офицеров, его поступок следовало расценивать, как стремление сорвать намерения наших недоброжелателей развязать очередную антисоветскую кампанию и провести какие-то акции против советского посольства.

Отталкиваться? Предполагать? Но в разведке любые толчки, как и не слишком обоснованные предположения могут привести к непоправимым ошибкам! Могло ведь оказаться, что главным побудительным мотивом было стремление «Рокки» с нашей помощью поправить свое материальное положение и выбраться из нужды, в которой он оказался после гибели брата.

А вдруг он совсем не имел в виду постоянно сотрудничать с нами, а оказал нам разовую услугу и тем самым рассчитался за то, что советский хирург сохранил ему здоровье?

Попытки найти ответ на одни вопросы порождали другие, и чем больше я размышлял, тем запутаннее казалась мне вся эта история. К тому же по мере анализа поступка «Рокки» и всей собранной на него информации я все больше склонялся к мнению, что все возможные мотивы — симпатии к нашей стране, стесненное материальное положение, признательность за сохраненное здоровье — каждый в отдельности и даже все вместе не являются достаточным основанием для того, чтобы предлагать ему стать нашим агентом. На мой взгляд, они могли послужить неплохой основой для дружеского общения с «Рокки», но не более.

Но какое дружеское общение может быть у советского дипломата, к тому же известного в определенных кругах, как сотрудник КГБ, с офицером местной контрразведки? И чем эта «дружба» для них может закончиться?

Уж если общаться и дружить, то так, чтобы об этом никто не знал. А это было возможно только в том случае, если их «дружбе» будет предшествовать твердая договоренность о том, что все контакты будут тщательно законспирированы. Чтобы убедить «Рокки» принять эти условия, нужно было, выражаясь шахматным языком, найти усиление игры за «белых», в роли которых выступила резидентура, и заманить черных в «матовую» сеть.

15

Решение этой проблемы было найдено совершенно неожиданно и, как это иногда со мной бывает — во сне!

Мне приснился довольно странный сон: как будто я в сопровождении какого-то африканского офицера — в какой он был форме, я так и не понял — посетил сиротский приют. Какие-то дети окружили меня и жалостливо упрашивали забрать их оттуда. И офицер тоже меня об этом просил.

Я никогда не видел «Рока» и его детей, но во сне почему-то был уверен, что это именно он и дети эти — его. Не помню, пообещал ли я выполнить эту просьбу, но проснулся с четким ощущением того, что именно так и обязан поступить.

Я открыл глаза и прислушался. Было еще совсем темно. В спальне стояла тишина: в «зимние» месяцы ночами было довольно прохладно, а потому я не включал кондиционер и хоть на время избавлялся от его скрежета.

Взял с тумбочки часы: на светящемся циферблате было начало пятого.

Разбудивший меня сон был не просто «в руку», это была подсказка со стороны каких-то неведомых мне сил, и ее следовало тщательно обдумать. Я сразу понял, что уснуть теперь уже не удастся, и стал размышлять над тем, что мне приснилось.

В переводе на профессиональный язык этот сон расшифровывался так: поводом для беседы с «Рокки» могло стать обсуждение возможности поддержания с ним периодических (для начала!) и, естественно, конспиративных отношений, но не с целью получения от него какой-то информации, а исключительно для того, чтобы оказывать осиротевшим детям «Рока» материальную помощь! А помощь эту мы решили оказывать потому, что «Рок», якобы, давно и притом очень активно сотрудничал с советской разведкой!