Ходки эти я совершал, конечно, не в одиночку, а, как правило, в довольно представительной и интересной компании. Чаще всего это были военные советники, которых сопровождал кто-то из наших военных коллег. Иногда вместе с нами шла группа военных медиков, которые должны были заменить своих предшественников, отработавших положенный срок в полевых госпиталях освобожденной зоны. Медики были по большей части молодыми офицерами, недавними выпускниками военно-медицинской академии, хотя оформляло их почему-то не военное ведомство, а «Спутник», занимавшийся молодежным туризмом.
Медики заблаговременно отпускали усы и бороды и потому мало чем отличались от португальцев, сражавшихся в колониальной армии, или от охранявших нас кубинцев, которым, как я заметил, руководство национально-освободительного движения доверяло значительно больше, чем собственным бойцам. Причину такого недоверия я выяснил еще перед первой ходкой, спросив у кубинского командира, возглавлявшего наш небольшой отряд, что из себя представляют полсотни входивших в него аборигенов.
— Да кто их знает! — развел руками кубинец. — Они уже по два, а кто и по три раза воевали и на той, и на другой стороне.
— Как это? — изумился я.
— А так: кто возьмет их в плен, за того они и воюют!
Заметив мой, прямо скажем, растерянный взгляд, кубинец похлопал меня по плечу и добавил:
— Не переживай, дружище. Скажи своим, чтобы держались к нам поближе, и все будет о'кей.
Я передал его слова своим попутчикам, и всю дорогу мы держались компактной группой вместе с кубинцами, готовыми (я в этом нисколько не сомневался!), если будет нужно, умереть, но защитить нас от любых неприятностей. Я понял это по напутственному обращению командира к своим солдатам.
— Провожая нас в Африку, Фидель сказал: «Советские товарищи помогли нам отстоять кубинскую революцию. Теперь наша очередь вернуть этот долг народам, борющимся за свою независимость». И вместе с советскими товарищами мы выполним наказ Фиделя!
Эта первая ходка запомнилась мне особо.
В ту благословенную пору мы еще не признавали официально свое участие в каких-либо военных операциях в других странах и потому нам не разрешалось брать в руки оружие. Считалось, что если какого-то советского гражданина захватят с оружием в руках, то, помимо громкого международного скандала, его ждет неминуемая смерть. А безоружный всегда сможет прикинуться дурачком и сказать, что он просто заблудился и вообще по чистому недоразумению оказался на чужой территории.
Нам, людям преимущественно военным, было ужасно непривычно и даже нелепо находиться без оружия среди до зубов вооруженных людей, да еще в зоне боевых действий, где каждую минуту могла завязаться стычка с регулярной португальской армией, а то и с каким-нибудь партизанским отрядом, который, увидев наши белые лица, с перепугу вполне мог принять нас за колонизаторов и без всякого предупреждения открыть по нам огонь.
Но приказ есть приказ, и потому нашим единственным оружием были длинные шесты, с помощью которых мы пробирались по тропическим болотам и надеялись при случае от кого-нибудь отмахнуться.
Обычно вместе с кубинцами, которые, как и мы, квартировали в столице, мы доезжали на машинах до границы, там к нам присоединялись партизаны, а уж затем сто, а то и все сто пятьдесят километров мы пробирались по освобожденной территории португальской колонии. Впрочем, освобожденной она считалась чисто условно, потому что с воздуха контролировалась португальской авиацией, да и в самой освобожденной зоне оставались португальские гарнизоны, откуда периодически осуществлялись вылазки. Так что вероятность встречи с противником не только не исключалась, а была весьма высокой.
Но наибольшую опасность представляла, конечно, авиация, которая самым решающим образом влияла на характер и интенсивность освободительной войны. Вернее даже не сама авиация, а погодные условия, в которых ей приходилось действовать.
Дело в том, что в тропиках нет привычной для жителей умеренных широт смены времен года. Здесь лишены смысла такие понятия, как лето и зима, весна и осень. Здесь резко различаются два сезона: сухой и дождливый. Во время сухого сезона авиация не испытывает никаких проблем, да и укрыться во время внезапного налета в заметно поредевшей от жары растительности не так-то просто. Поэтому в это время года боевые действия сворачивались и возобновлялись только с началом дождей, когда и растительности больше, и погода по большей части нелетная.
Выражение «идет дождь» к тропическому ливню неприменимо. Его сплошная, непроницаемая завеса скрывает противоположную сторону улицы, порой с трудом различимы даже идущие навстречу (днем!) автомашины с включенными фарами. В считанные минуты мостовые, тротуары, газоны скрываются под бурлящими потоками, и самое лучшее, что может в этой ситуации сделать водитель, это остановиться и переждать разгул стихии, а пешеход — спрятаться в какое-то надежное укрытие.