Но я вспомнил, что нахожусь не в том учреждении, где можно навязывать свои правила игры, и решил продолжить состязание в умении задавать общие вопросы и давать на них не менее общие ответы. Мой собеседник был явно неглупым человеком. Но если он превосходил меня в словесной эквилибристике, то я в силу своей профессиональной подготовки лучше его знал, как надо вести себя на допросах. К тому же пройденная им жизненная школа все же, видимо, несколько уступала моей, особенно в части работы с сотрудниками иностранных спецслужб, и если он навел обо мне необходимые справки (а он просто обязан был это сделать прежде, чем пригласить меня на беседу), то должен был трезво оценивать свои шансы и понимать, что обойти меня по кривой ему вряд ли удастся.
Так мы проговорили часа полтора, пока ему кто-то не позвонил и не напомнил об обеде. Он ответил, что через пять минут заканчивает, положил трубку и действительно стал сворачивать разговор.
— Когда вы должны лететь обратно?
— Завтра, — коротко ответил я.
— Я думаю, вам стоит задержаться еще на несколько дней и побыть с семьей. Я бы хотел продолжить наш дружеский разговор.
Провести несколько дней с семьей было, конечно, заманчиво. Но он не уточнил, о чем мы все же будем беседовать и почему он считает наш разговор дружеским, потому что до сих пор это был не разговор, а пустая болтовня. И вообще у меня не было никакого желания с ним дружить. Поэтому я официальным тоном сказал:
— Я не вправе самостоятельно отменить свой вылет. Если будет указание моего руководства, тогда я останусь и явлюсь по вашему вызову.
— Хорошо, я постараюсь решить этот вопрос. А пока вы свободны.
Это «пока» и особенно тон, которым это слово было сказано, задели меня за живое. За всю беседу он не сказал мне ни одного обидного слова, не допустил ни одного некорректного выражения, но все равно после этой беседы я чувствовал себя, словно оплеванным, и не мог отделаться от ощущения, что меня унизили, как мальчишку.
Выйдя из здания ЦК, я по улице Куйбышева дошел до площади Дзержинского и через четверть часа на служебном автобусе уехал на работу. Сидя у окна, я прикрыл глаза и стал обдумывать только что закончившуюся беседу. Но сколько я ни думал, понять, что послужило поводом для моего вызова в ЦК и какую цель он преследовал, так и не смог.
Мерзкое настроение, с которым я покинул цековский кабинет, от этого, конечно, лучше не стало.
Приехав в Ясенево, я из кабинета куратора позвонил начальнику отдела, которого накануне вечером поставил в известность о своем вызове в ЦК, и попросил срочно меня принять.
Как только я пересказал ему содержание своей беседы с инструктором, начальник отдела сразу сделал однозначный вывод:
— Кто-то накатал на тебя кляузу, вот он и пытался тебя на чем-то подловить. Давай, вспоминай, что ты там натворил.
— Да вроде ничего, — не слишком уверенно ответил я, потому что никогда нельзя быть до конца уверенным даже в самом себе, если речь идет о кляузе: при желании можно придумать, что угодно, или до неузнаваемости извратить самый безобидный факт!
— Ты там не запил от одиночества? — стал за меня называть возможные прегрешения начальник отдела.
— Вот уж что мне не грозит, так это пьянство. Выпить, если надо, я могу, и немало. Да вы сами могли убедиться, — намекнул я ему на нашу совместную работу в азиатской стране.
— Может, бабу какую прижал? — спросил начальник отдела, никак не отреагировав на мой намек. — Сколько ты уже без жены?
— Да какие бабы! — засмеялся я. — Вам же известен мой принцип: изменять жене только по приказу Родины и для ее блага!
— Ладно, верю, — поставил точку на этой проблеме начальник отдела. — Может, перешел кому дорогу или хвост прищемил?
— Вот это вполне возможно! — сразу согласился я. — Потому как должность у меня такая. Только тогда какой смысл был ему темнить? Сказал бы сразу, я бы все ему объяснил, как дело было.
Начальник отдела только усмехнулся.
— А посол не мог на тебя наябедничать?
— Гладышев? Не думаю. Человек он, конечно, непростой, но живем мы с ним дружно. Да если бы что и было, он бы мне первому сказал, а уж потом бы писал в Москву. И не в ЦК, а руководству разведки. Вы же знаете, какие у него знакомства!
И внезапно начальника отдела осенило.
— Послушай, Михаил, — сказал он, — а не связано это с той темной историей с пропавшими партийными деньгами?
Такая мысль мне даже не приходила в голову…
Это действительно была во всех отношениях темная история.
В середине января я получил указание Центра организовать нелегальную отправку «Странника» — руководителя находившейся в подполье Партии независимости в Москву на очередной съезд КПСС. Резидентуре уже приходилось неоднократно выполнять подобные поручения ЦК, технология таких операций была довольно сложна, но отработана до мельчайших деталей, и отправка «Странника» прошла без каких-либо инцидентов.