Агентство «Острый нюх». По следам преступлений

Договорить он не успел. Барс, все так же сияя голубым светом, глухо рыкнул и прыгнул вперед, легко преодолев расстояние между ними. Я успела только заметить, что в руках Осокина оказался узкий острый клинок, но даже крикнуть не смогла, горло сжал спазм. Расширенными от ужаса глазами я беспомощно смотрела, как человек и зверь сплелись в один бело-черный клубок, и кто из них рычал громче, понять было невозможно. Треск материи, и я молча возблагодарила бога, что в ангаре темно и немногочисленные свечи не позволяют видеть кровь, которая наверняка лилась в избытке — Рэм еще пребывал в образе зверя. Я не видела, сумел ли Осокин ранить барса, перед глазами все расплывалось из-за навернувшихся слез, и в какой-то момент зверь исчез, а на его месте появился человек. Попыталась проморгаться, чтобы увидеть, ранен Рэм или нет, но бросила это бесполезное занятие, в густом полумраке все равно не разглядеть толком, даже мое ночное зрение не помогало, все застилали слезы. Еще несколько минут противники молча катались по полу, пытаясь достать друг друга, я видела то одно, то другое лицо, ожесточенное, искаженное яростью и злостью — тут они в чем-то даже были похожи. А потом Рэм коротко размахнулся, вывернувшись из жесткого захвата Осокина, и с явным удовольствием смачно врезал тому в челюсть.

Со сдавленным всхлипом некромант рухнул на пол, а мой барс, мигом оседлав убийцу моих родителей, начал наносить удары с очень сосредоточенным лицом, не давая Осокину опомниться, прийти в себя и как-то заслониться. Я зажмурилась, зрелище темных капель, веером разлетавшихся из-под кулаков Рэма, вызвало прилив тошноты, в нос ударил резкий, острый запах крови, и меня замутило еще больше. Я задышала ртом, инстинктивно дернув головой, и — о, чудо! — тело совсем немного пошевелилось, начиная потихоньку отходить от странного колдовского поцелуя Осокина. Видимо, Рэм что-то услышал, потому что противные хлюпающие звуки ударов прекратились, на несколько мгновений воцарилась тишина, а потом меня обняли сильные, родные руки, и запах крови перебил знакомый запах зимних ландышей.

— Рысенька, девочка моя, как ты? — ласковый, хриплый и встревоженный шепот словно спустил невидимый крючок внутри, и, оказавшись на коленях Рэма, я беззвучно заплакала, выпуская все мутные эмоции с момента, как оказалась в этом жутком ангаре.

Слезы лились, я давилась сухими рыданиями, а Рэм бережно держал, укачивал, гладил по голове и бормотал что-то утешительное и жутко нежное, от чего плач пошел по второму кругу, но уже от облегчения и щемящего чувства в груди, от которого сердце заходилось в сумасшедшем стуке. Слабыми, но уже подчиняющимися мне пальцами я цеплялась за плечи Рэма, не обращая внимания на грязь на его коже, прижималась к теплой груди и не могла поверить, что все закончилось, за моим прошлым дверь окончательно закрыта. Мне было даже все равно, жив Осокин или нет. В данный конкретный момент значение имел только Рэм, его теплые руки и успокаивающий голос.

После выплеска эмоций навалилась усталость, я пригрелась, веки налились свинцом. Смутно помню, как внезапно ангар наполнился голосами, и некоторые я даже узнала — вроде Женька и Андрей. Потом меня подняли и куда-то понесли, куда — мне было все равно, лишь бы Рэм не отпускал. Уже позже, через несколько дней, когда я пришла в себя и окончательно оправилась от последствий неудавшегося похищения Осокина, мой барс рассказал окончание всей этой истории. Что некроманту на закрытом суде среди своих вынесли приговор о высшей мере, да еще и на том свете назначили охранника, чтобы не мог пакостить. Вампиров, убивших мою семью, Осокин в самом деле выпустил с помощью хитрых амулетов, которые самоуничтожились со смертью кровососов. А ритуал переселения душ он собирался провести с помощью мумифицированного сердца своей возлюбленной, неведомо каким образом ухитрившись сохранить его еще с первой попытки воскрешения. Мой локон он украл из тумбочки матери — Осокин входил в состав вызванного после трагедии патруля некромантов, к сожалению.