Агент Византии

Аргирос недоуменно пожал плечами, глядя ему вслед. В годы армейской службы, бывало, даже за спасение жизни Василий удостаивался менее восторженной благодарности. Он еще раз пожал плечами и втащил оба мешка на судно. Здесь он распаковал тюк с юридическими документами.

Еще до того как Александрийский маяк скрылся за южным горизонтом, Аргирос заподозрил, что Муамет Деканос подложил ему свинью. И он уверился в этом задолго до прибытия в Константинополь.

IV Etos kosmou 6824

С недовольным ворчанием Пабло сел за письменный стол и принялся за месячный отчет. Комендант пограничной крепости Пертуис[23] обмакнул перо в чернила и нацарапал на пергаменте: «События мая 1315 года…»

Он взглянул на год, который по неосторожности написал таким образом, и, выругавшись, зачеркнул его. Плохо, что приходится сочинять по-латыни. Оба человека, которым предстояло прочесть его донесение – его непосредственный начальник Косма, клей-зориарх Пиренеев, и Аркадий, стратиг Испании, – родом из Константинополя. Они говорят на греческом и станут смеяться над его бескультурьем. Хотя латынь оставалась одним из двух государственных языков Римской империи, она была менее престижна, чем греческий.

Используя в официальном документе северный стиль датировки, Пабло мог навлечь на себя обвинения в подрывной деятельности, хотя этот стиль был популярен и в Испании, и в Италии. Он подставил имперскую дату, отсчитываемую от сотворения мира, а не от Рождества Христова, – май 6823, тринадцатого года индиктиона.

Пабло принялся писать. Большая часть доклада составлялась по шаблону: заболевшие солдаты и лошади, умершие (только двое – удачный месяц), новобранцы, израсходованные припасы, проезжающие через перевал Пертуис в империю торговцы, собранные пошлины, купцы, направлявшиеся в сторону франко-саксонских королевств, и прочее, и прочее.

О гарнизонных учениях достаточно упомянуть вскользь, за исключением одного момента. Тут Пабло проверил свои скрупулезные записи: «Жидкого огня истрачено на учениях две целых и пять седьмых бочки. Оставшийся запас, – он щелкнул костяшками счетов, – девяносто четыре и две седьмых бочки. Печати с полностью израсходованных бочек прилагаются к сему».

Он не знал того, что входило в состав смеси, называемой варварами греческим огнем, да и знать не хотел. Смесь присылали прямо из имперского арсенала в Константинополе.

Он только понимал, что ему придется бежать и скрываться, если он не сможет отчитаться за каждую использованную каплю. Страшно и подумать о том, что сталось с офицерами, которые позволили северянам заполучить это вещество.

Перо высохло. Он обмакнул его опять и продолжил работу.

«Один из сифонов поврежден во время огневых стрельб. Наш кузнец считает, что сможет его починить». Пабло рассчитывал на это; пройдут недели, пока Косма пришлет сюда другую бронзовую трубу, через которую выбрасывается горючая жидкость.

Комендант почесал макушку. О чем еще доложить?

«Франко-саксонцы недавно проявляли подозрительный интерес к лесам севернее крепости. Рощи находятся по их сторону границы, потому я мог только отправить всадника на разведку. Они сообщили, что ищут притон разбойников, и отказались принять предложенную мной помощь».

Пабло подумал, стоит ли сообщать больше, и решил что нет. Если бы франко-саксонцы послали в лес много людей, они бы все равно оказались на расстоянии дальше полета стрелы. Эти варвары такие растяпы, что отправляют две роты ради работы, с которой может справиться один взвод.

Комендант крепости согнул пергамент в виде конверта, зажег восковую свечку от лампы, которую никогда не гасил, чтобы иметь под рукой огонь, и капнул несколько капель на отчет. Затем прижал перстень к горячему и мягкому воску.

Выйдя из мрачного помещения на ярко освещенный солнцем внутренний двор, он кликнул гонца.

Что-то просвистело в воздухе и с удивительно глухим звуком приземлилось в двадцати шагах: оплетенный прутьями глиняный горшок размером чуть больше головы Пабло. От горлышка сосуда поднималась струйка дыма.

– Катапульта!

Одновременно с криком часового наблюдательной вышки во дворе упал другой горшок.

– На стены! На нас напали! – кричал часовой.

Солдаты хватались за самострелы, копья, шлемы и бросались к лестницам, ведущим на укрепления.

Пабло выругался с досады и порвал свой доклад пополам. Ему следовало быть бдительнее – франко-саксонцы давно замышляли атаку, но комендант не мог понять, чего они хотели добиться бомбардировкой глиняными горшками.

И вдруг воздух вокруг как будто разорвался на части. Пабло подумал, что в крепость ударила молния, – но небо оставалось голубым и ясным. Что-то горячее и зазубренное с воем пролетело мимо лица. Вверх поднялось серое облако дыма.

Комендант в изумлении озирался кругом. Двое солдат упали с криками; от третьего, который оказался ближе всех к горшку, осталось только темно-красное пятно на земле. Из-за страшного треска остальные солдаты застыли на местах.

Снаружи были слышны топот копыт, воинственные возгласы и крики варваров, ржание лошадей. Разум уже снова подключился к оценке положения.