Я оттолкнула прочь мрачные мысли. Я не могла рассматривать вероятность того, что он мёртв. Мне надо цепляться за веру в то, что он жив.
Пока часы медленно утекали, я использовала перьевую ручку Абеллио, чтобы постепенно растеребить узел. Мои плечи ныли. Наконец, я сумела ослабить путы достаточно, чтобы выдернуть руки и в процессе ободрать немало кожи о грубую верёвку. Моё тело было в плохом состоянии — избитое и измождённое, а без доступа к человеческому страху я очень медленно исцелялась.
Время превращалось в размытую череду моментов. В постоянной темноте я понятия не имела, как долго пробыла в камере. Я пыталась считать, сколько раз я засыпала, но в итоге сбилась со счёта; мой разум мутился и путался от голода и слабости. Временами перед засыпанием моё тело пылало лихорадкой, кожа на ощупь была холодной, и я дрожала на полу, пытаясь почувствовать присутствие Роана. Лихорадка прошла, но изоляция осталась. Я не могла его ощутить.
По мере того, как время дрейфовало, меня начали посещать люди. Началось всё со Скарлетт. Какое-то время разговоры были весёлыми и лёгкими, мы вспоминали тот случай, когда она нечаянно отправила секс-сообщение своему профессору, но настрой быстро изменился. Она начала читать мне лекции по поводу моего решения остаться в Лондоне — естественно, это добром не кончится! Чем я вообще думала?
Ещё не сообразив, что происходит, я осознала, что кричу на неё, а по щекам катятся слёзы. Затем она снова исчезла во тьме как призрак.
Затем появился Габриэль с кровоточащей шеей и широко распахнутыми глазами. Я молила его о прощении, но он ничего не говорил. Визит родителей сильнее всего выбил меня из колеи. Они просто смотрели на меня, пока я плакала, и безмолвно осуждали. Появился и Роан, раненый, закованный в кандалы, истекающий кровью; его глаза горели золотом, над головой сверкали рога. Я говорила за нас обоих, болтая о том пламени в моей груди, и как мне нужно почувствовать, как оно снова вспыхнет, что мне нужно ощутить запах его кожи, почувствовать, как его сердце бьётся под моей ладонью. Я говорила ему, что мы предназначены друг другу, что я хотела сплестись с ним телами, как корни двух соседних ивовых деревьев. Он не отвечал.
Когда все посетители бросили меня в темноте, у меня не осталось ничего, кроме перьевой ручки. Я медленно вгрызалась ею в каменную стену, царапая поверхность. Я нашла небольшую дырку в грязном строительном растворе между камнями и сумела расширить её, проворачивая там ручку, а потом снова и снова царапая это место. Мои пальцы ободрались и ныли от шлакобетонных блоков. Спустя какое-то время я сделала в растворе небольшое отверстие, глубиной примерно в сантиметр и достаточно широкое, чтобы просунуть туда палец. За несколько месяцев я прорыла такой туннель, что через него мог сбежать мой палец.
Я истерически захохотала от этой мысли, и по моим щекам катились слёзы, а потом я ещё немного посмеялась. Когда Скарлетт заглянула с визитом, я рассказала ей свою уморительную шутку про побег пальца, и мы обе посмеялись.
Еда была скудной, но я нашла хороший способ улучшить свою ситуацию.
Всякий раз, когда я получала кусочек хлеба, я клала немножко на пол и неподвижно ждала. Иногда Габриэль начинал говорить, предлагал мне еду получше, но я всегда шикала на него. Важно было оставаться неподвижной как камень. Когда крыса показывалась, я хватала её и била о стену. Так я добавляла к своей диете немного мяса. Иногда я использовала крысиные кости, чтобы рыть свои туннели, но они слишком легко ломались. Перьевая ручка лучше годилась для этого.
Мои сны мучили меня. Не потому, что они были кошмарами, а потому что во сне я была свободна, а Габриэль по-прежнему был жив, и мы шли по залитым солнцем садам Темпл-Чёрч, попивая латте. Или мне снилось, что я лежу в руках Роана под ивовым деревом, окутанная его золотистым свечением. Когда я просыпалась, ужасная реальность снова атаковала меня, и я вспоминала, где нахожусь. Я рыдала часами, пока Габриэль или Скарлетт не приходили меня подбодрить. Когда показывался Роан, он никогда меня не подбадривал. Он просто истекал кровью на пол.
Затем по моим щекам снова катились слёзы, и я уже не помнила, почему.
***
Один из моих посетителей воспользовался дверью, что странно, поскольку дверью обычно пользовались только охранники. Я спрятала ручку, как делала всегда, когда дверь открывалась. В этой камере существовали правила. Если дверь открывается, прячь ручку. Хлеб приманивал крыс, но чтобы поймать их, нужно сидеть тихо. Писать надо в дырку в углу, иначе будет бардак. Жизнь здесь была простой.
Фигура встала на колени в темноте, и у меня сложилось впечатление широкоплечего силуэта.
— Здравствуй, — мой голос звучал сухо и хрипло, но я хотела быть дружелюбной. Мне нравилась компания.