В кабине он нашел гильзу двадцать второго калибра. Мы полагаем, что Бейкер застрелил Уитерби в спину и вытолкнул на шестом этаже, а сам поднялся на восьмой к Маккорклу. Пятна крови указывают, что Уитерби по лестнице добрался до номера Маккоркла, где и умер.
В 21.21 Бейкер и Маккоркл покинули отель, взяли напрокат «мерседес» и поехали к КПП на Фридрихштрассе. В 21.45 они въехали в Восточный Берлин, предъявив подлинные американские паспорта.
Тут же они попали под наблюдение агента Бартельса. Отчет о его смерти и успешном похищении двух американских перебежчиков, осуществленном Падильо и его компаньонами, вами получен ранее.
Однако нам удалось узнать от Макса Фесса, что Падильо застрелил Кука Бейкера перед попыткой перебраться в Западный сектор через Стену. Тело Бейкера до сих пор не обнаружено.
Инцидент у Стены — наша неудача. Мы не предусмотрели возможности появления у Стены случайного патруля. Но бензиновые бомбы отвлекли большую часть полицейских и пограничников, и очень жаль, что схема, которую, не использовали уже три года, не привела к успеху. Макс Фесе докладывает, что Падильо и его команда укрылись в мастерской Лангеманна, заплатив 2000 западногерманских марок за еду и крышу над головой. Полагаю, что с Ланге-манном следует переговорить насчет его-цен.
Падильо и Маккоркл встретились с Маасом в восточно-берлинском кафе. За 10 000 долларов Маас предложил вывести всю группу на Запад через тоннель. Падильо и Маккоркл согласились. На обратном пути в мастерскую Лангеманна им пришлось убить двух фопо и сбросить тела в канализационный колодец.
Макс Фесс должен был встретить Падильо и его компаньонов в шестом часу утра и доставить сюда. Он же устно доложил вам об их потребностях в ближайшем будущем.
Дополнение: все наши автомобили, участвовавшие в операции, вернулись в гараж. Я послал соответствующую справку в финансовый отдел обо всех дополнительных расходах».
Я выключил воду и вернулся в спальню. Положил папку, взял бутылку виски, раскупорил ее, налил в бокал, жадно выпил, постоял в маленькой чистой комнатке с расстеленной постелью и городским пейзажем на стене. Поставил пустой бокал и открыл стенной шкаф. Там висела армейская форма с нашивками сержанта по снабжению техническим имуществом, с нагрудным знаком участника боевых действий и ленточками, свидетельствующими, что их обладатель сражался с японцами на Тихом океане. Я закрыл дверцу, наполнил бокал и с ним прошел в ванную. Поставил бокал на крышку унитаза. Снова прогулялся в спальню, на этот раз за пачкой сигарет и пепельницей, положил их рядом с бокалом. Затем разделся и бросил одежду в угол. Лег в горячую, чуть ли не кипяток, воду и уставился в потолок, дожидаясь, пока расслабятся мышцы.
Я отмокал в ванне, потягивая виски, с сигаретой в зубах, пока вода не начала остывать, стараясь ни о чем не думать. Добавил горячей воды, намылился, встал под душ. Побрился, почистил зубы, выкурил последнюю перед сном сигарету и, наконец, забрался в постель.
Едва ли эта постель предназначалась для простого люда. Впрочем, я уже порядком позабыл, что такое хорошая постель.
Я бежал по длинному коридору к ярко освещенной двери в дальнем конце,- которая никак не желала приближаться, когда попал нотой в петлю, которая начала дергать мою ногу. Но петлей оказался Падильо в форме старшего сержанта, с лентами, знаками отличия, золотыми нашивками. Чувствовалось, что он не из тех сержантов, у кого легко получить трехдневный отпуск.
Увидев, что я проснулся, он перестал дергать меня за ногу и повернулся к бутылке. Налил себе виски.
— Сейчас принесут кофе.
Я перекинул ноги на пол, взял сигарету.
— Сон — великое благо. А ты суров в форме.'
— Свою ты нашел?
— Висит в шкафу.
'— Пора одеваться. Нас ждут в салоне красоты.
Я достал форму из шкафа, начал одеваться.
— После звания капитана это шаг вниз, знаешь ли.
— Тебе следовало оставаться на службе. В этом году ты уже мог бы выйти в отставку.
В дверь постучали, и Падильо крикнул: «Входите».
Один из здоровяков внес большой кофейник и две чашки. Поставил их на столик и удалился. Я завязал галстук, подошел и налил себе чашку. Затем надел китель и полюбовался собой в зеркале.
— Я помню парня, который выглядел точь-в-точь как я двадцать один год назад в Кэмп-Уолтерс. Как же я ненавидел его тогда. Что теперь?
— Вольгемут беспокоится насчет аэропорта. Он хочет, чтобы нас загримировали. Всех четверых.
— У этого парня есть мастера на все случаи жизни?
— Ты прочел отчет?
— Похоже, с нами все время кто-то был, хотя мы об этом нс знали.
— Как и Уитерби.
— Все еще печалишься?
— И еще долго буду. Хороший был человек.
Я допил кофе, и мы прошли в отделанную деревом комнату, в которой нас встретил Вольгемут. Он тоже переоделся: синий однобортный костюм, тщательно завязанный черно-синий галстук, белая рубашка, начищенные черные туфли. Из нагрудного кармана выглядывал кончик белоснежного платка.
Он дружески кивнул мне, спросил, хорошо ли я спал, и явно обрадовался, получив утвердительный ответ.
— Будьте любезны пройти сюда, — указал он на дверь.