Агент, бывший в употреблении

— У меня такое ощущение, что твой гараж под наблюдением, — говорю спустя несколько дней ТТ.

— Факт уже установлен и занесен в судовой журнал, — успокаивает меня хозяин дома.

— Полагаю, ты уже установил и наблюдателей?

— Это украинцы. А может, и кто-то другой.

Он берет из коробки сигару, снимает с нее целлофан, нюхает ее и возвращает на место.

— Не в упрек тебе будет сказано, Эмиль, но с тех пор, как в моем тайном обиталище появился ты, оно стало оживленнее венского вокзала.

Он снова берет сигару и снова кладет ее назад.

— Курить на голодный желудок вредно…

Спешу согласиться, поскольку чувствую, что и мой пустой желудок уже урчит от неудовольствия.

— Но если мы перейдем в кухню, у меня опять случится приступ булимии, — рассуждает Табаков.

Он нажимает кнопку под столом, и в кабинете бесшумно возникает Макс или Мориц.

— Приготовь два кофе, мой мальчик.

— Кофе, и только? — спрашиваю.

— И принеси гостю песочное печенье. А мой кофе — ты знаешь, каким он должен быть.

— Мне, значит, песочное печенье, а тебе — особый кофе, — замечаю после того, как парень исчезает.

— Ты мнительный, как всякий агент, — снисходительно бурчит ТТ. — Если желаешь кофе без кофеина, то скажи.

И, немного помолчав, продолжает:

— Ты позавчера спрашивал, зачем мне эти два парня — для охраны или для виду? Теперь понимаешь?

— Они — супер. Почти супер.

— Опять недоволен. Опять претензии. Почему «почти»? Разве ты не видел их в деле?

— Они способные, не отрицаю. Но им не хватает грозной внешности. Пока не дойдет до дела, трудно понять, чего они стоят. А весь вопрос в том, чтобы до дела не дошло. Если бы у них был устрашающий вид, противник подумал бы, прежде чем лезть на рожон.

— И, значит, я должен таскать с собой двух орангутангов, чтобы внушать уважение?

— Орангутанги или гориллы, все едино…

— Не все едино. Это вопрос стиля. Гориллы могут подойти мафиози, но они не в стиле бизнесмена. Тон делает музыку, как говаривал тот, с трубкой.

— Эта мысль у него была заимствованной.

— Знаю, но я приписал ее ему, чтобы доставить тебе удовольствие.

Объект разговора появляется со стороны кухни, катя перед собой металлический сервировочный столик. Две чашки кофе и большая хрустальная ваза с печеньем. И все. Ставит привезенное на маленький столик перед камином и исчезает.

— Они и вправду близнецы? — за отсутствием иной темы продолжаю прежнюю.

— Их свидетельств о рождении я не видел, но факт достаточно очевидный.

— А Макс и Мориц — их подлинные имена?

— Эти имена дал им я, но потом забыл, кому — какое, поэтому сейчас избегаю называть их по именам.

— И в каком балетном училище ты их нашел?

— В камере предварительного заключения.

— И в чем их обвиняли?

— В превышении скорости.

— Мелкая провинность.

— Действительно, мелкая, если бы не одна деталь: машина оказалась краденой.

— Уж не у тебя ли?

— Надо же, как ты догадлив. Меня пригласили в полицию для оформления формальностей, и парни смотрели на меня так жалобно, что я решился на широкий жест и уладил дело.

— Вечная признательность в обмен на несколько шиллингов, — замечаю. — Удачная сделка.

— Ты в каждом моем действии ищешь корысть.

— Ищу и нахожу. Может, все-таки приступим к кофе?

Мы усаживаемся в кресла возле столика.

— Макс и Мориц — хорошая идея, — замечаю я. — Хотя мог бы их назвать Кастором и Поллуксом.

— Да хоть Ремом и Ромулом, все равно бы путал.

Он наливает в чашку кофе из своего кофейника и отпивает глоток со страдальческим выражением лица:

— Один только кофе. Да и тот без кофеина.

— Хуже некуда, — соглашаюсь. — И спрашивается, зачем тебе все эти миллионы, если даже поесть по-человечески нельзя.

— Это твое злобное замечание наводит меня на одну мысль. Отчего бы нам не прокатиться завтра до Зальцбурга. Нельзя же все время думать о еде. Лето пройдет, а мы и не заметим.

— Что нам делать в Зальцбурге?

— А зачем нам что-то делать? Всю жизнь мы тратим на то, чтобы что-то делать, и при этом у нас часто ничего не получается. Просто поедем послушаем музыку. Будет большой концерт по случаю годовщины Моцарта…

— Почему ты замолчал? — спрашиваю.

— Жду, что ты спросишь: «А когда он умер?»

На следующее утро мы выходим из бомбоубежища, как иногда ТТ называет свое жилище.

— Почему ты так его назвал? — спрашиваю для справки.

— По глупости, когда был еще очень наивным.

Кроме нас с ТТ в мерседесе — Ромул и Рем… прошу прощения, — Макс и Мориц. Впереди, рядом с одним из них, ведущим машину, сидит Табаков. А сзади, рядом со вторым, расположился я. Автострада не очень перегружена, во всяком случае, не настолько, чтобы не заметить происходящего впереди и позади.

— Они на «чероки», — фиксирую факт, имея в виду украинцев, едущих следом.

— Не повышай скорость, — говорит ТТ водителю, который инстинктивно надавил на газ. — Мы не в гонках участвуем.

— Могут обогнать и перегородить дорогу, — оправдывается парень.

— На автостраде не посмеют.

Продолжаем двигаться на умеренной скорости. То же самое — украинцы в джипе в десяти метрах позади. Табаков с кем-то болтает по мобильнику. Я дремлю. Мир и любовь, как говорит ТТ.