Одновременно с этим упорно приходили на мысль полученные еще в Александрии рекомендации: в случае осложнений при возвращении он должен не забывать о монастырях на Афоне. Там уже нашло себе убежище немало английских офицеров, а недавно и сам Георгий помог перебраться в те края английскому летчику, который выбросился с подбитого самолета на парашюте во время памятной бомбежки марафонских укреплений. Георгию сообщили, что летчику удалось пробраться на полуостров, и теперь он там дожидался прибыт во время войния подводной лодки, которая должна была его забрать. Однако Георгий хорошо знал, чтоы не так-то легко выделить подводную лодку для вывоза беглецов — им пришлось бы ждать месяцами, а может быть, и годами. «Брр!» — Георгий даже содрогнулся при одной только мысли о том, что ему придется погрузиться в безделье и спячку монотонной монастырской жизни. Ведь не ради же этого он взялся за столь сложные, требующие большой инициативы и энергии дела, чтобы вдруг оказаться без надежды на дальнейшую борьбу. Он охотно бы покинул территорию, пребывание на которой становилось для него все более опасным, но уехал бы отсюда только для того, чтобы продолжать начатую борьбу с фашизмом на другом участке фронта. Нет, он не намерен укрываться в одном из монастырей горы Афон!
Но бывало, что мысль о монастырском пристанище возвращалась к нему в периоды крайнего изнеможения, когда из-за отсутствия средств его самые лучшие намерения шли кувырком. Картины спокойной и беззаботной жизни среди монахов и отшельников вставали перед ним особенно часто в дни, когда Георгий чувствовал себя как затравленный зверь, которого загоняют охотники и гончие на лесной тропе. Здесь, в Афинах, в каждом прохожем мог таиться потенциальный предатель, каждое мгновение могло привести его к гибели. Сначала чувство опасности как бы подстегивало энергию разведчика, пробуждало в нем бдительность и волю к борьбе, но с течением времени опьяняющее чувство риска и постоянной игры, в которой ставкой была жизнь, перестало оказывать на него возбуждающее действие. Происходило даже обратное — сердце, подобно мотору, постоянно работающему на форсированном режиме, начинало сдавать. Жить и работать на столь высоких оборотах нельзя без конца. Георгию необходим был отдых. «Мое положение сходно с тем, — думал бывший ватерполист, — когда спортсмен не знает меры в тренировках и играх». Но в спорте, однако, можно было проиграть один матч, здесь же речь шла о жизни. И все-таки Георгий верил в то, что ему будет отведена ведущая роль в создании «радиомоста» через Балканы в Польшу.
И вот теперь, когда опасность грозила ему со всех сторон, а возможность провала все возрастала, он оказался в безвыходном положении. Бежать с поля боя в затхлую тишину монастырской кельи — разве к этому он стремился? Оставаясь в Афинах, он просто по своему положению продолжал осуществлять общее руководство диверсионными и разведывательными действиями. К тому же в Грецию до сих пор еще не прибыл заместитель, а его нужно было вводить в курс дел и знакомить с характером отдельных звеньев. А пока что число лиц, знакомых с агентом № 1, угрожающе возрастало. На пляже, где он до этого спокойно купался и загорал, никому не известный, теперь на него указывали друг другу и шепотом говорили, кто он. И если раньше, ловя на себе восторженные взгляды, Георгий мог относить их на счет своего атлетического телосложения, то теперь он уже читал в них нездоровое любопытство и тягу к сенсации. Он становился теперь центром внимания и прекрасно отдавал себе отчет в том, какое именно любопытство он возбуждает; то один, то другой догадывался, что это не кто иной, как повсеместно разыскиваемый, неуловимый, ставший уже легендарным в Афинах Георгий Иванов.