Age of Madness и Распадаясь: рассказы

Весь этот день Лилит провела в беспокойстве у себя на квартире. Спасаясь от жары, она бродила по комнате, махала веером и ставила пластинку с прохладной музыкой. От беспокойства она пила особый коктейль, состоящий из лучших успокоительных средств тех лет: героин, морфий и опиум в водке. Такой коктейль обычно давали детям, чтобы успокоились, но Лилит считала, что взрослым такая смесь помогает не меньше. Зависимости от составляющих коктейля у девушки не появлялось, хотя её много раз предупреждали о возможности появления. Быть может, Лилит просто не замечала зависимость, ведь пить данное средство ей приходилось довольно часто.

Принятые меры помогли Лилит дожить до судьбоносного вечера. Перед тем, как отправится в путь, ей предстояло еще одно дело. Входная дверь опять открылась с ноги, а в квартиру ввалилась пьяная туша её мужа. Все прошло быстро: об пол разбилась бутылка виски, об стену — любимая виниловая пластинка Лилит, муж упал лицом вниз на диван, мгновенно заснув. Лилит накинула на спящего мужа одеяло, пошла в ванную, накрасилась, надела на себя белый плащ и большую белую шляпку и покинула квартиру своего мужа.

Адам ждал во дворе. Он стоял, опершись на капот машины. Лилит застенчиво, опустив глаза, подошла и села в машину. Адам за ней. Они тронулись, покидая город тусклых, осуждающих огней. Пока они были в пути ни Лилит, ни Адам не посмотрели друг на друга. Он сжимал-разжимал руки на руле, она усердно ломала себе руки. Обоим им было двадцать семь лет, оба состояли в браке. Адам был высоким, широкоплечим мужчиной с короткими светлыми волосами. Глаза его были темно-зеленого цвета. Лилит была куда ниже Адама ростом, волосы её были темными и длинными, а глаза — голубыми. Когда она вышла, волосы её были заправлены в строгую прическу, но в машине Лилит распустила их, обнажив водопад черного шелка.

— Думаешь, они видели? — застенчиво спросила Лилит, — я видела тени в окнах…

— Видели, наверняка видели, но это уже не важно.

— Не важно, — кротко повторила она вслед за ним, — наконец-то.

Их машина плыла по ночному шоссе, унося Адама и Лелит все дальше. Они свернули на проселочную дорогу, после чего заехали в лес. В итоге они прибыли на берег ночного озера, в котором отчетливо отражались луна и звезды. Оба уселись на капот форда, взявшись за руки. Они любовались ночным озером.

— Ты все приготовил?

— Да, но сейчас не до этого, просто посмотри, какая красота, — отвечал Адам, оставляя загадку в своем голосе. Они молчали.

— Эх, улететь бы на Марс, — вдруг проговорила Лилит.

— Мы бы сбежали туда…

— Не раздумывая.

— Прошлись бы под яблонями Марса, взобрались бы на Олимп.

— Босиком по красным пескам.

Они молчали, а звезды кружили на небе, созвездия танцевали вальс.

— А ведь мы как Тимин с Аденином, — смеясь, Адам прервал тишину.

— Хи-хи, или Гуанин с Цитазином, — отвечала Лилит.

— Эх, думалось мне, что стану известным врачом, буду побеждать смерть.

— А я — хорошей медсестрой.

— Что же стало с нашими мечтами? — механик и секретарша.

— Души наши устали, а тела износились…

— Ныне я понимаю, что наши устремления — ничто. Сейчас мне просто хочется путешествовать.

— Столько мест: пирамиды, Колизей, Эйфелева башня, Гранд-каньон, Амазонка, Байкал. Слышал о Байкал? Это озеро в России, такое чистое!

— Хочу в Японию…

Диалог их был долог, они мечтали, пока слезы текли по щекам, контрастируя с улыбками. Мысленно Адам и Лилит облетели весь земной шар. Они затронули почти все темы в этом разговоре. Кроме одной. Небо на востоке начало светлеть. Тогда Лилит села в машину. Через некоторое время к ней присоединился и Адам.

— Все. Установил. В путь.

Они поцеловались и взялись за руки. Адам завел мотор и в герметичный салон машины от выхлопной трубы через шланг пошел сладкий дым.

Без названия

1.

— Почему?! Почему? Как все это могло повториться? — мужчина номер 37 был в истерике. Все время пребывания в Цис-лагере он терпел, вел себя тихо и сносно, но теперь, когда его приговорили к «трансплантации терпимости», он не выдержал, — Как мы не видели, то грядет? Об этом нам писали великие! Вспомните Солженицына, Ремарка, Кенилли. Всё сказано, всё написано, но человечество осталось слепо!

В старом кирпичном здании, превращенным в барак, находилась пара сотен заключенных. Конкретно в этом помещении — тридцать четыре, ровно столько, сколько могло поместиться. Большинство из их сейчас сидели вокруг Тридцать седьмого, некогда имевшего имя Георг. Мало кто пытался его утешить, ведь все знали, что означает пойти на операцию «трансплантации терпимости». Для Георга это равносильно концу.

— И вот оно, — продолжал тридцать седьмой, — вот он, наш идеальный мир, «мир толерантности и согласия»! Я бы скорее сказал мир, созданный по Оруэлу.