Страдание — это еще не заслуга, сказал Агасфер; овца, которая покорно отдает себя на съедение, лишь помогает волкам устанавливать волчий порядок. Только тебя, брат Агасфер, волчий порядок не устраивает, ты уповаешь на то, что Бог позволит тебе подлатать Его творение, оставив дырочку, через которую ты со спокойной совестью вернешься назад, под сень Его благодати; ты никак не хочешь признать, что этот мир обречен на погибель именно установленным в нем Божественным порядком и никакая штопка тут не поможет, а лишь продлит агонию. Так пусть же этот старый мир пропадает пропадом, давай творить силой собственного духа наше Царство свободы без маленького божка небольшого кочевого племени, который жив лишь тем, что порабощает все вокруг себя.
Боюсь, брат Люцифер, что такой конец света окажется последним; откуда же взять тогда нового бога для нового сотворения мира?
Мы парим.
Парим в пространстве без начала и конца, без тьмы и света, где по воле Люцифера должны раствориться все краски и звуки, мысли и чувства, все живое, чтобы обратиться в ничто.
Мое «нет» тебе не нравится, сказал Люцифер.
Отрицание так же необходимо, как утверждение, возразил я, любое деяние обусловлено их противоборством.
Значит, ты пойдешь к нему? — спросил он.
Я вспомнил, каким был реббе Йошуа, когда я припал к его груди на последней вечере и когда я сказал ему о колесе, которое не может выскочить из своей колеи, но выбирает ее тот, кто правит быком, впряженным в повозку.
Не стану же я настраивать его против Отца, ибо они втроем суть единое целое: Отец, и Сын, и Дух Святой.
Вижу, как Люцифер скорчился от смеха. Из трех делаешь одного, а из одного трех, он, продолжаешь старые трюки с числами, которыми христианская церковь, взяв себе имя Равви, хочет затушевать свои греко-еврейские истоки. Надо что-то выбирать, брат Агасфер. Либо твой реббе Йошуа вознесся на небо, где восседает ныне одесную Бога, тогда он единосущ и с ним можно иметь дело. Либо он слился с Богом да еще и со Святым Духом, тогда из них троих получилось нечто новое. Но куда же подевался в этом случае прежний Единый Бог, который существовал до Троицы и который низверг нас на шестой день творения? Я вспомнил, как реббе Йошуа подошел к моему дому с крестом на плечах и как он узнал меня, попытался заговорить со мной, а я сказал ему, что готов поднять в его защиту меч Господень, огонь которого до смерти испугает всех врагов, всех стражников, после чего он соберет весь народ израильский и поведет за собой, исполняя пророчество Писания; он же ответил: Неужели мне не пить чаши, которую дал мне отец?
Мы все еще парим.
Парим среди холодного пространства, обвеваемые ветром, который даже и не ветер вовсе; я слышу, как стучат зубы Люцифера. Здесь слишком неуютно, чтобы продолжать спор о предмете, который жестоко рассорил даже святых отцов, сказал Люцифер. Так что же ты собираешься делать, брат Агасфер? Пожалуй, я все-таки пойду к Равви, сказал я, посмотрю, что стало с ним и что он сейчас думает на самом деле. Так мы и расстались, он пошел по своим делам, а я по своим.
Глава восемнадцатая
Господину профессору
Иоханаану Лейхтентрагеру
Еврейский университет
Иерусалим, Израиль
17 апреля 1980
Глубокоуважаемый коллега!
В последнем письме от 2 апреля с. г. Вы пытаетесь приписать мне начинающуюся фиксацию на феномене Агасфера.
О подобной фиксации, пусть даже всего лишь начинающейся, не может быть и речи. Хотя я и являюсь директором, однако прежде всего я остаюсь членом научного коллектива, поэтому моя исследовательская работа носит плановый характер, я отчитываюсь за нее перед коллективом. Агасфер интересует меня лишь как типичный пример религиозных предрассудков, из которых рождаются легенды; впрочем, на основе новых данных я готов признать за Агасфером существование реальное, но уж ни в коем случае не вечное.