Агапи в Радужном мире

— Ты права, — согласилась собеседница, ускорив шаг. Любое, даже случайное, напоминание о её преступлении бередило раны души, заставляя бежать и прятаться.

— Подожди, — задержала я её. — Вот что думаю… Не надо рассказывать свою историю семье. Достаточно покаяться перед сестрой. И рассказать о том, как грех искупать будешь.

Мурун грустно покивала:

— Ох, натворила я дел.

— Там, где я родилась, говорят, что жизнь прожить — не поле перейти.

— Как это?

— В смысле, что всякое может случиться. А один мудрый Учитель сказал: «Первым пусть бросит в меня камень тот, кто сам безгрешен».

— Бросил кто? — широко распахнув глаза и прикрыв рот ладошкой, несчастная женщина с трепетом ждала важного для себя ответа.

— Не нашлось таковых.

Хоть я и собиралась выехать в Столицу пораньше, но подписание договора, который мне зачитал Аер, наставления по приготовлению и подаче кофе, согласование суммы дотации в кофейню и сроков предоставления отчётов — деньги счёт любят — заняло всё утро и часть дня.

— Как же я устала «отдыхать», — выдохнула, садясь в повозку Синоса. — Приеду домой, залезу в ванну и буду расслабляться.

— Понимаю, — разулыбался возчик, поправляя на себе упряжь. — Мне тоже мало времени в Деревеньке для отдыха остаётся.

При этом выражение его лица было таким довольным, что слова эти никак не воспринимались жалобой.

Глава 15

Ненавижу гамаки! В них невозможно расслабиться, чтобы отдохнуть и выспаться. Сегодня же устрою себе нормальную лежанку. Соберу несколько ковров, укрою кошмой, пледом и следующую ночь буду спать нормально.

Непонятно только, почему спине не только неудобно, но ещё и холодно. Сейчас повернусь на бок… Упс! Кажется, запуталась в гамаке, как в крепкой паутине, даже пошевелиться не могу. И глаза, придавленные повязкой, не открываются. Повязка? Но я не пользуюсь маской для сна. Может, ещё сплю и мне снится странный, неприятный сон?

Послышались шаги. Рядом кто-то остановился. Почувствовав на себе пристальный взгляд, я завозилась изо всех сил. Неизвестный наблюдал, не делая попытки помочь мне, потом заговорил. Язык незнакомый. Похож на пашун, примерно как русский на болгарский. Понятно через два слова на третье. Сосредоточилась, обращаясь к своим способностям. Лёгкое головокружение и…

— Очнулась… Интересно, почему раньше срока? Но так даже лучше. Пока Сарон придёт, я успею несколько исследований провести. С чего бы начать?

Похоже, мужик любил поговорить сам с собою. Но ой-ой! Это он меня исследовать собрался? Не хочу! Мышкой подопытной я могу быть только для Френки. Потому что безоговорочно ей доверяю. Хотела было сообщить об этом, но рот тоже был заклеен. Говорить, похоже, тоже некому. Исследователь ушел.

«Да твою ж конную дивизию!» — ругнулась я и заклинанием убрала с себя все путы.

Глаза, освобожденные от плотной повязки, резанул белый яркий свет, словно в операционной или в морге. Стол-то точно прозекторский — холодный, как кусок льда. Хотелось быстрее встать, согреться и прийти в себя. А ещё получить ответ на вопрос: где я и как здесь очутилась?

Спустила босые ноги с высокого стола и спрыгнула на пол. Хорошо, что одежду не сняли. Неловко было бы воевать за свободу нагишом. То, что я в плену, понятно без дополнительных разъяснений. Свободных людей не фиксируют и опыты над ними не ставят.

Помещение, скорее всего, было лабораторией. Стол, с которого я только что спрыгнула, располагался посреди комнаты. И он явно был непрост. Помимо множества фиксаторов по краям, в изголовье красовался откидной колпак, напомнивший сушилку из парикмахерских прошлого столетия. Только размером побольше и распилен пополам. Клубок разноцветных проводов разного диаметра, окутывавший колпак, постепенно сплетался в плотный жгут, уходивший в нутро металлического ящика. Ручки, тумблеры, мониторы и датчики покрывали фасад аппарата.

Сложный агрегат, подумала я, обходя его против часовой стрелки.

На самом деле оказалось ещё сложнее. В пространстве между стеной и ящиком располагалось кресло. Над его спинкой тоже был откинут колпак — двойник того, что «украшал» прозекторский стол. Провода к нему тянулись из другого бока аппарата. Похоже было, что это части одной системы. Понять бы, для чего она нужна и зачем здесь я.

Пол студил ступни, и я, осматриваясь, то и дело переступала с ноги на ногу, пытаясь согреться. Что же делать? Идти напролом, не зная куда, было боязно. Неплохо бы узнать о том, где я нахожусь.

Скоро должен вернуться естествоиспытатель, у него и спрошу, решила я и с ногами забралась на кресло.

Его поверхность, несмотря на прохладу в кабинете, была тёплой, словно подогревалась. А ещё там лежал аккуратно свёрнутый плед, смотревшийся совершенно неуместно в этой обстановке. Мягкий, лёгкий, глубокого зелёного цвета, расшитый по всей поверхности разлапистыми золотистыми листьями, которые напоминали каштановые, но более изящные и тонкие. Конопля, что ли? Ах, какая разница! Главное, что, закутавшись в покрывало, я начала согреваться.