Так случилось, что во всех войнах, в которых им пришлось участвовать, они были врагами. Тем не менее, для Бориса Хан всегда оставался одним из учителей, сформировавших его, как личность. Поэтому Нефёдоу было крайне неприятно пережить очередное разочарование в нём. Хотя он и понимал, что многолетняя служба гитлеровскому режиму не могла не оставить в характере старого германского лётчика свой тёмный след. Да и психология наёмника кардинально отличается от менталитета армейского офицера. Военный вождь полукриминального войска обязан обладать качествами жестокого, и если нужно бесчестного к своим врагам пиратского капитана, иначе ему не удержать своих «джентльменов удачи» в повиновении.
В любом случае оставалось принимать этого человека таким, каков он есть. Без помощи Хана Нефёдов не мог обойтись в своих поисках сына. А для того, чтобы объяснить ему истинную причину своего приезда и сделать своим союзником, Борис сперва напомнил немцу об одной прошлой истории:
– Надеюсь, ты не забыл, что я помог твоей невесте вытащить тебя из места похуже, чем этот «курорт». И твоя девушка готова была ради тебя даже ехать в Сибирь, которую вы немцы считаете адом. Мой нынешний мотив примерно такой же.
Хан понимающе покачал головой и заметил:
– Что ж, тогда это действительно сильный повод, чтобы оказаться здесь. Хотя чёртов африканский климат перенесёт не каждый…
Бориса пожал плечами.
– Африка – не самое худшее место, где нам с тобою приходилось бывать: против лихорадки существуют прививки, а к климату я уже почти привык. По-моему, зимой 1943 года под Сталинградом было пострашней, а? Впрочем, вам – истребителям тогда не так сильно досталось от нас, как пилотам транспортных «Юнкерсов», которые пытались по приказу Геринга организовать воздушный мост между окружённой армией фельдмаршала Паульса и «большой землёй».
Хан натянуто улыбнулся краешками губ бывшему противнику по Восточному фронту, но мысли его сейчас были совсем о другом. Нефёдов всколыхнул в его памяти болезненные воспоминания.
В самом конце войны в Корее завербовавшегося в американские ВВС бывшего полконика Люфтваффе сбили. Раненый он попал в плен – вначале к северокорейцам, а те после нескольких допросов передали лётчика русским.
Всего через 98 дней после того, как истребитель Хана срезала пушечная очередь МиГ-15, состоялось подписание мирного договора, а вскоре начался обмен военнопленными. Но бывший гитлеровский Ас, поступивший на службу к американским агрессорам, не мог рассчитывать на то, что с ним поступят, как с обычным военнопленным. Все документальные доказательства того, что он не погиб при крушении своего «Сейбра», а успел катапультироваться и был живым захвачен солдатами противника, были надёжно похоронены в секретных архивах.
Пленника немного подлечили и вывезли в СССР. Около года его продержали на Лубянке. Всё это время лётчика таскали на допросы, которые могли продолжаться целую ночь. В камере-одиночке Макс быстро почувствовал себя «железной маской». Он содержался в особой тюрьме МГБ под русской фамилией Бочкарёв. Ему не полагались свидания и передачи. Он был лишён возможности подать о себе весточку родным, чтобы хотя бы сообщить им, что жив.
Когда из пленника выжали все необходимые сведения, его осудили на четверть века каторжных работ и отправили в ГУЛАГ. Причём суд проходил без участия адвоката, прямо на территории тюрьмы. Арестанта завели в небольшую комнату и поставили перед покрытым кумачом столом, за которым под огромным портретом Сталина восседали трое офицеров госбезопасности. Тот, что сидел в центре, сразу зачитал «гражданину Бочкарёву» приговор. Узник готовился к тому, что его обвинят в военных преступлениях, в контрреволюции, в чём угодно, но никак не в порче социалистического имущества! Его – потомственного аристократа, полковника ВВС, имеющего на счету полтораста сбитых русских самолётов, осудили по той же статье, что и какого-нибудь русского забулдыгу-колхозника, утопившего по пьяной лавочке свой трактор в окрестном пруду!
Тогда он ещё был другим человеком, и потому страшно оскорбился. Чувствуя себя униженным, бесправный зек даже подал апелляцию в высшую инстанцию с требованием расстрелять себя!
Офицерская кожа начала слезать с него на пятидесятиградусном морозе под оскорбления и издевательства со стороны охранников и блатных. Советский концлагерь, куда он попал, находился за полярным кругом. Условия существования заключённых были просто ужасающими. После войны пресса открыла западным немцам глаза на то, что творилось у них в тылу, пока они воевали. Так что Хан в какой-то мере мог сравнивать гитлеровским концлагерь с русским. Они стоили друг друга! Обе системы были рассчитаны на то, чтобы прежде вытравить из заключенного душу, ещё некоторое время позволив его биологической оболочке просуществовать и поработать – в одном случае на Великую Германии, в другом во имя торжества Социализма.