Но иногда они оказывались среди людей совершенно иного плана. Марина обожала творческую молодёжь и была своей и на скромных кухнях, где читали свои стихи непризнанные официальной литературой поэты и до хрипоты продолжали обсуждать съёмочные проблемы киношники.
И если на светские вечеринки «золотой молодёжи» спутница Нефёдова одевалась, словно модель с обложки импортного модного журнала, то на «кухонные» посиделки могла заявиться в образе «хипующей герлы» с кожаной ленточкой на лбу (как она говорила: «чтоб не совало крышу от умных разговоров»), в свободном домотканом балахоне или рваных джинсах, увешанной всевозможными бусами и прочими «фенечками» вместо стильных дорогих украшений.
Игоря поражало, с какой непринуждённой лёгкостью эта генеральская дочка балансирует на грани миров: сегодня его подруга могла увлечённо обсуждать с подружкой свои новые финские сапожки, а завтра хором со всеми присутствующими петь под гитару запрещённое «Памяти Пастернака» Александра Галича: «
– И вообще, – заканчивала свою очередную пламенную речь девушка-скандал, – «истинная революция, это сексуальная революция. А поэтому «Make Love Not War»4.
Надо ли говорить, что в любой компании её принимали, как свою. Некоторым патлатым и вечно страдающим от безденежья художникам, чьи работы Марина со своим взыскательным вкусом находила талантливыми, она даже помогала. Юная благотворительница любила говорить, что как раз среди таких-то лохматых неформалов и невзрачных с виду студентов и рождается настоящее революционное искусство. Когда же кто-нибудь пытался возражать категоричной в своих оценках анархистке, она «наотмашь била» противника хлёсткой поэзией своего кумира – Вознесенского:
Зато для тех, в ком экзальтированная барышня замечала искру Богом данного таланта, она готова была горы свернуть. Например, могла через отца пробить приятелю собственную мастерскую. Без всякой корысти устраивала очередное своё открытие в лице какого-нибудь чудаковатого самородка на официальную выставку. Ведь участие в ней могло стать для ютящегося с родителями в «коммуналке» нищего живописца пропуском в Союз художников с его совершенно сказочными привилегиями и щедро оплачиваемыми заказами.
Впрочем, с такой же лёгкостью девица могла публично испепелить презрением того, кто по её мнению омещанился, переродился из творца в ремесленника. Авторитетов для неё не существовало. С комиссарской бескомпромиссностью Марина запросто могла бросить в лицо маститого мэтра обвинение в том, что вместо того, чтобы заниматься серьёзным искусством, он тратит себя на заказные халтурки, к примеру, благодаря освоенной технике старения неплохо зарабатывает на реставрации икон с чёрного рынка.
Но в общем юную «принцессу» в творческой среде очень любили встречали чрезвычайно радушно. Часть общей симпатии перепадала и на долю теперь везде сопровождающего Марину Игоря. Очень быстро лейтенант свёл знакомство со многими интересными людьми.
И вообще за несколько месяцев жизнь Нефёдова изменилась радикально. Подруга ни секунды не давала ему скучать. Как только Игорь заканчивал дела на аэродроме, она заезжала за ним на такси и они мчались вместе навстречу очередному приключению.
Даже то, что Игорь теперь почти не летал, он не воспринимал, как трагедию. Ему просто некогда было предаваться мрачной меланхолии, ибо сегодня Марина звонила ему, чтобы сообщить, что у неё на руках специальные пропуска на закрытые просмотры «Недели французского кино». Завтрашний вечер полностью посвящался общению с какими-нибудь гениальными реставраторами, старыми Мариниными знакомыми. А в пятницу они обязательно должны были увидеть прибывающую в Москву всего на несколько дней – «проездом» из Японии – феноменальную Джоконду Леонардо Да Винчи.