Африканский Кожаный чулок

— Человек не изменяется! — сказал он про себя. — Все те же черты, все то же лицо! Да, лицо — это самый ужасный паспорт, который никогда не обманывает, который всегда нас выдаст. Но к чему мне возвращаться в мрачные Вогезы? Разве я не могу поехать в Париж и затеряться в этом многолюдном городе? Чужой среди чужих, кто меня узнает там?

— Париж! — говорил он после некоторой паузы. — Я хотел в нем скрыться десять лет тому назад и в первую же неделю встретил кого же? Чей взгляд пронзил меня? — Артура Понсара. И я бежал от него, бежал до Газельей реки, на край света. Здесь я успокоился, здесь я после долгой борьбы мог заглушить голос совести; здесь не преследовало правосудие и возмездие. Я забыл эту ночь на Ивана Купала, забыл все, решительно все — а теперь, мне опять напоминают. И кто же? Все тот же Артур Понсар. Неужели это он, преследующий меня злой дух, приближается теперь во главе экспедиции к моему убежищу в стране динков? Влечет ли его сюда жажда знания или, может быть, он напал на верный след и ищет только меня, а не истоки Нила?

— Э, да что может он мне сделать в моей серибе? Я стреляю по-прежнему метко… Нет, я не могу с ним встречаться, не могу смотреть ему в глаза, сидеть с ним за одним столом!..

— Однако он еще далеко отсюда, ему еще предстоит миновать страны, населенные воинственными племенами, ему надо перебираться через шумные потоки, взбираться на высокие горы, проходить болота, в которых свирепствуют лихорадки… а он всегда был так бледен, так слаб! Чего же я боюсь и думаю о привидениях? Поживем — увидим, а пока рано терять голову, Гассан! А то над тобой восторжествуют даже базингеры и динки!

Он вскочил, бросил паспорт в шкатулку, запер ее и поставил на прежнее место, потом схватил тяжелый бич из ремней, вырезанных из кожи бегемотов, и вышел на двор серибы.

Здесь его уже ждали. Явился глава племени динков с оброком. Гассан требовал, чтобы уплата производилась аккуратно, каждое первое число.

Вождя динков в серибе звали Лисой. Это прозвище впервые было дано ему Гассаном, и оно привилось, хотя только немногие из предводителей и базингеров понимали его значение. Название было дано очень метко, и негр был обязан им своей шевелюре, кожа же его была черная, как и у всех динков. Предводитель негров был, так сказать, человек с лоском, считался франтом и особенное внимание обращал на свою прическу. В течение многих лет он гладил свои курчавые волосы шпилькой для волос, заменяющей здесь гребень, пока они, наконец, перестали виться, кроме того, он смачивал их какой-то едкой жидкостью, от которой они приняли совершенно рыжий цвет. Голова его имела очень странный вид: длинные волосы торчали наподобие огненных языков во все стороны. Какому-нибудь европейскому художнику он мог бы послужить моделью для черта, потому что, не говоря уже о прическе, лоб его был татуирован десятью полосками, а два нижние зуба были выломаны. В ушные раковины вместо серег были продеты палочки, обитые железом, руки были украшены кольцами из слоновой кости, два коровьих и три козьих хвоста, повязанные вокруг туловища, довершали его костюм.

Несколько рабов, одетых с меньшим великолепием и причесанных с меньшим вкусом, сопровождали своего повелителя; они несли оброк: зерновой хлеб и слоновую кость.

Сади, Араби, Ахмет давно были туг и хищным взором смотрели на зерно и два слоновых клыка. Жадные глаза Сади разгорелись, и как только он заметил Гассана, он подбежал к нему со словами:

— Господин! Эти собаки-язычники принесли слоновой кости, хорошие клыки; откуда они их взяли? Уже три месяца в окрестностях не убивали слона. Собаки зарыли свою слоновую кость, чтобы скрыть ее от нас. И они лгали раньше, что у них нет. Теперь они уличены и должны сказать, где яма. Было бы хорошо сразу опорожнить все гнездо!

Гассан оторопел. В словах Сади была доля правды, и в нем возникла мысль, что динки, несмотря на постоянное отнекивание, все-таки хранят свою слоновую кость в пещере духов, к которой, наверное, знают более удобный ход. Но Гассан не хотел, чтобы Араби, Сади и Ахмет узнали эту тайну, потому что не желал делить находку со всеми. Как хозяин серибы он мог требовать себе главную часть, но все-таки было в обычае делить награбленное или найденное добро между собой по известным правилам, обусловленным установившимися между ними отношениями. Поэтому Гассан сказал иронично:

— Так попробуй-ка узнать от негра, где он зарыл свою слоновую кость, Сади! — и ушел из серибы к расположенным по соседству загородям для скота. Со времени последнего хищнического похода у него насчитывалось до тысячи голов, и потому приходилось время от времени наблюдать, чтобы в мурахах [2]было все в порядке.

Но сегодня его привела сюда еще и другая причина: он хотел остаться один, собраться с мыслями.

Сади проводил его взглядом и ехидно засмеялся.

Гассан позволил ему вынудить у негра признание, и он собирался возможно полнее воспользоваться этим полномочием.

Как кошка, метнулся он к куче людей, окруживших вождя динков, и отозвал своих соучастников Араби и Ахмета.