Афинский яд

— Меня волнует вовсе не поведение Ликурга, — возразил Аристотель, — а Афины, которые потеряли почву под ногами. Теперь, когда трения между сторонниками и противниками Македонии так обострились, город в любой момент может рухнуть в пучину беспорядков и даже насилия.

— Если город — это искусственное существо, нечто вроде марионетки, — вставил я, — его можно сломать.

— Марионетка не сломается, если слишком сильно не дергать пружину. Живое существо из плоти и крови может оправиться от полученной раны, но нет ничего более хрупкого, чем искусственность государства. Оно может поломаться так серьезно, что потеряет, словно брошенная на камни ваза, всякую надежду на починку. Судебный процесс против Фрины опасен, ибо затрагивает не только политические, но и религиозные настроения. Несчастная гетера! Я сочувствую этой женщине, хоть и не одобряю ее. Обвинение в святотатстве так сложно опровергнуть!

— И она ведь…

Я вовремя спохватился. Ни один человек — ни один — не должен узнать, что я был участником кощунственного веселья у Трифены. Пока остается хотя бы малейшая надежда, что это не всплывет.

— Если Фрина и правда совершила то, в чем ее обвиняют, дело плохо, — продолжал Аристотель, не обратив внимания на мою оплошность. — К несчастью, бросаться высокопарными обвинениями в святотатстве и осквернении города рано или поздно входит в привычку, и тогда одной жертвой уже не обойтись. Даже самое лучшее государство всегда балансирует на краю бездны, и боюсь, что Афины уже начинают шататься на этом краю. Вот почему я так не хочу, чтобы делу Гермии дали ход.

— Заинтересованные семьи очень высокопоставленны, — проговорил Феофраст. — Этот суд все сильнее разжигает страсти, и в конце концов ни один афинянин не останется в стороне. Ты этого опасаешься?

— Да. Дело Гермии предоставляет благоприятные возможности людям самых разных убеждений: от ярых демократов до приверженцев абсолютной автократии.

— Теперь, когда Гермия появилась на Агоре и осквернила город, — заметил я, — люди настроены к ней гораздо враждебнее. По крайней мере, те, которых ты именуешь сторонниками олигархии. Семейству Гермии пришлось принести дорогие искупительные жертвы и выслушать множество нелестных слов в свой адрес. Теперь вдову Ортобула тоже обвиняют в святотатстве, за осквернение Агоры.

— Любопытный, хотя и неутешительный факт.

— Конечно, если доказать, что она не совершала убийства, обвинение в святотатстве тоже снимут, — стал рассуждать я. — Ты, о Аристотель, кажется, мечтал остановить это судебное разбирательство. Честно говоря, я бы сам охотно это сделал. Тогда мне не пришлось бы выступать свидетелем, и у Смиркена не нашлось бы причин откладывать свадьбу. Можете себе представить? Он не отдаст мне Филомелу, пока не закончится суд над Гермией, — а тогда, надо думать, еще поглядит, не слишком ли я запятнал свою честь.

— Тем больше у тебя причин желать, чтобы суд над Гермией не состоялся, — заметил довольный Феофраст. — Хотя многие мужья скажут, что теперь у тебя есть прекрасная возможность пойти на попятный.

— Но в конце-то концов, — обратился я к Аристотелю, пропуская мимо ушей эту неуместную шутку, — Ортобула на самом деле нашли зверски убитым. Чтобы остановить судебное разбирательство по делу Гермии, нужно найти истинного убийцу. Если, конечно, это не она. Если Гермия невиновна, кто тогда спланировал и осуществил преступление?

— Золотые слова. — Аристотель встал и принялся ходить по комнате. — Сейчас у нас так мало данных, что даже размышлять невозможно. Недостает слишком многих фактов. К примеру, нам неизвестно, где Ортобул провел свой последний день и вечер. Куда он пошел, ходил ли вообще? И правы ли Эргокл с Критоном, обвиняя Филина в причастности к этому делу?

— Очень похоже, что все это — плод воображения Критона, распаленного злобными намеками Эргокла, — ответил я. — Зачем бы Филину настраивать против себя беднягу Ортобула, красть у него жену или любовницу? Филин рано овдовел и до сих пор не женился. Но у него много женщин, причем недешевых. Я знаю… то есть слышал, что Филин состоял в любовной связи с Фриной. Мы могли бы поговорить с другими его подругами.

— Я рад слышать это «мы», Стефан, ибо мне нужна твоя помощь. Но мы должны быть предельно осторожны. Как свидетель по делу Гермии ты будешь привлекать всеобщее внимание. «Тише едешь, дальше будешь» — вот что должно стать нашим девизом. Но где на самом деле умер Ортобул? И где он был, когда принял яд? Не исключено, что это два разных места.

— Одним из которых мог быть бордель… то есть дом по соседству, — неуверенно предположил я. — Возможно, Ортобул выпил яд и умер прямо там.