Афинские убийства, или Пещера идей

Гераклес опять вооружился самым скромным, извиняющимся тоном:

— Ничего, не волнуйся, это часть моего рассуждения о расстоянии.

А потом, почесав свою вытянутую голову, словно припомнив, добавил:

— Вот только не пойму, любезный Менехм, почему тебя разгневало только мое рассуждение о расстоянии, а не предположение, что кто-то убил Эвния… Зевса ради, это гораздо более нелепая мысль, и уж о ней-то точно никто не говорит, однако, похоже, ты сразу ее признал, как только я высказал ее. Ты начал высмеивать мое рассуждение о расстоянии, но не спросил: «Гераклес, почему ты так уверен в том, что Эвния убили?» Правда, Менехм, я не пойму.

Диагору было ничуть не жаль Менехма, несмотря на то, что он видел, как безжалостные выводы Разгадывателя все больше и больше повергают его в абсолютное смятение, загоняя в ловушку собственных исступленных речей, подобно тому, как (по словам некоторых путешественников, с которыми он говорил) озера гнили быстрее поглатывают тех, кто пытается спастись, барахтаясь и брыкаясь. В последовавшей плотной тишине ему захотелось добавить что-нибудь в насмешку, чтобы подчеркнуть одержанную над этой тварью победу. И с циничной усмешкой он сказал:

— Над красивой скульптурой работаешь, Менехм. Кто это?

На мгновение ему показалось, что ответа не будет. Но потом он заметил, что Менехм ухмыляется, и это обеспокоило его.

— Она называется «Переводчик». Человек, который пытается разгадать тайну написанного на другом языке текста, не отдавая себе отчета в том, что слова ведут лишь к новым словам, а мысли — к новым мыслям, Истина же остается непостижимой. Правда хорошее сравнение, ведь это делаем все мы?

Диагор не очень хорошо понял, что хотел сказать скульптор, но, не желая остаться в проигрыше, добавил:

— Очень интересная фигура. Что на ней за одежда? Она не похожа на греческую…

Менехм промолчал. Он смотрел на свое творение и улыбался.

— Можно мне посмотреть поближе?

— Да, — ответил Менехм.

Философ подошел к помосту и поднялся по одной из лестниц. Его шаги загремели по грязным доскам. Он подошел к статуе и вгляделся в ее профиль.

Мраморный человек, согнувшийся над столом, держал большим и указательным пальцами тонкое перо; со всех сторон его теснили свитки папируса. «Что это за одежда?» — задумался Диагор. Какой-то очень приталенный плащ… Явно чужеземные одежды. Он пригляделся к склоненной шее, выдающимся первым позвонкам — следует признать, изваяно хорошо, — к крупным прядям волос по обе стороны головы, к ушам с толстыми нелепыми мочками…

Лица он еще не видел: голова фигуры была слишком наклонена. Диагор тоже пригнулся и разглядел заметные залысины над висками, преждевременно обнажившиеся проплешины на голове… В то же время он не мог не залюбоваться его руками, худыми, исчерченными венами; правая держала черенок пера; левая покоилась ладонью вниз, придерживая пергамент, на котором он писал, на среднем пальце красовалось кольцо с выгравированным кругом на печати. Рядом с этой рукой лежал развернутый свиток папируса: наверняка это оригинал. Человек писал перевод на пергаменте. Даже написанные на нем буквы были вырезаны чисто и мастерски! Диагор с любопытством нагнулся через плечо фигуры и прочитал якобы только что «переведенные» слова. Он не знал, что они означают. Написано было:

«Он не знал, что они означают. Написано было»

Но лица статуи он еще не видел. Он нагнулся ниже и разгля*

[* Не могу дальше переводить. Руки трясутся.