Афганский рубеж

Медленно поднимаю рычаг шаг-газ. Ми-8 уже в так называемом взвешенном состоянии. Снимаю усилия с ручки управления, пару раз нажав на кнопку триммера. За спиной послышались характерные щелчки работы агрегатов системы управления.

Вертолёт ещё не стремится развернуться влево, но правая нога наготове.

Проспишь момент, и вертолёт начнёт вращаться. Вот будет стыдоба! Для меня во всяком случае. А вот репутация Клюковкина не пострадает. Страдать уже ниже некуда.

— Обороты 95, — подсказывает мне Енотаев.

Продолжаю подтягивать рычаг и соразмерно отклоняю педаль. Взгляд вперёд и вправо. Намечаю себе ориентир, чтобы потом относительно него висеть над полосой.

По-прежнему всё вибрирует, жужжит, трясётся. Но это так круто!

И вот он — момент, когда родной Ми-8 отрывается от бетонной поверхности. Пятой точкой чувствую, как поднимаюсь вверх и зависаю в нескольких метрах.

— Взлетел. Сам! — с удивлением заметил комэска по внутренней связи.

— Могу и развернуться, — сказал я.

В наушниках прозвучало что-то промежуточное между «не стоит» и «только не это». Однако я уже наметил ориентир для себя, чтобы точно выполнить разворот на месте. Это была осевая линия взлётно-посадочной полосы (ВПП).

Аккуратно отклоняю педаль, и вертолёт начинает разворачиваться. Перед глазами медленно начинают меняться очертания. Серый бетон взлётной полосы сменяется видом на пустынную местность с отдельными солончаками.

Нос вертолёта вращается, но высота остаётся неизменной. Разворачиваюсь практически на 360°. Справа уже подходит намеченный ориентир, и я начинаю заранее тормозить вращение.

— Контрольное висение норма, — доложил я, и Енотаев жестом показал разгоняться.

Наклоняю нос, вертолёт начинает поступательное движение вперёд. На указателе скорости стрелка медленно начинает отклоняться вправо. В моём блистере всё быстрее проносятся боковые огни и ограничительные призмы взлётной полосы.

Вертолёт проседает, стремясь ещё ниже клюнуть носом. Дрожит и никак не хочет разгоняться. Скорость 60 км/ч и пока не растёт.

— Выполняю набор до 100 метров, — проговариваю я по внутренней связи.

На мгновение тряска становится сильнее, и… барьер переходного режима преодолён. Разгоняемся дальше.

— Скорость 120, высота 100. Взлёт произвёл, — сообщил я и продолжил дальше увеличивать скорость.

— Крона, 201й на первом, 100. Отход по заданию, — доложил Енотаев руководителю полётами.

— Вас понял. Занимайте курс 160, высота 200.

Плавно поднимаю шаг и перевожу вертолёт в набор. Стрелка вариометра, показывающего вертикальную скорость, пошла вверх. Показания 3 м/с для вертолёта ощутимы.

На указателе поступательной скорости стрелка дёрнулась в обратном направлении, но этого нам не надо. Тормозить нельзя. Надо держать значение 200 км/ч.

— Сань, а ты всю ночь в Ленкомнате тренировался? — весело спросил у меня комэска.

— Нет. Спал как младенец.

— Такое ощущение, что на швабрах летал, — посмеялся Енотаев, окончательно убрав руки от органов управления и ноги с педалей.

Комэска имел в виду старый способ развития координации у лётчиков армейской авиации. Управление на вертолёте сложное. Помимо педалей и ручки управления, есть ещё рычаг шаг-газ, отвечающий за тягу несущего винта.

Вот и сажают проблемных курсантов в классе на стул, дают им в одну руку метлу, в другую швабру. И тот совершает ими движения, характерные тем, что в кабине.

— 201й, занял 200. Занятие зоны работы доложу, — сказал в эфир комэска.

Поскольку угол сноса на индикаторе уже значительный, приходится взять поправку в курс. Теперь можно и насладиться видом просыпающейся Каршинской степи.

Сплошная серо-жёлтая масса раскинулась на многие километры вокруг. Вдали можно разглядеть очертания реки Амударья, которую нам предстоит пересечь вскоре, на пути в Афганистан. А пока за ней только пески Каракумы.

Вертолёт начинает цеплять восходящие потоки тёплого воздуха.

— Вроде утро, а уже земля прогрелась, — сказал я по внутренней связи, проходя зону очередного такого потока.

Енотаев кивнул и указал мне на солончак слева от нас.

— Вот центр зоны. Давай здесь поработаем, — дал мне команду и доложил руководителю полётами о занятии района работы.

И начался стандартный простой пилотаж. Виражи и спирали, «горки» и пикирования.

Бросаю взгляд вниз и вижу, как тень вертолёта накрывает редкие стада представителей местной фауны.

— Сайгаки. Дома до сих пор рога есть, — вышел по внутренней связи Сабитович.

— Мясо у них как? — спросил Енотаев, пока я выполнял первый вираж.

Вертолёт слушается, а я уже начинаю уставать. Видимо, Клюковкин не привык так долго пилотировать. Я только один манёвр выполнил, а рука с непривычки забилась. Будем тренироваться!

— Выполняем вираж влево, — доложил я и отклонил ручку управления в нужном направлении.

Силуэт самолёта на авиагоризонте начал медленно отклоняться и остановился в положении 30°. Скорость выдерживаю 200 км/ч.

Восходящие потоки так и норовят развернуть вертолёт. Постоянно придерживаю ручку управления, чтобы не завалить крен больше или меньше положенного.