Расстановка сил на поле боя запутала командование десантной группы, повергла в растерянность. Сложилось впечатление, что противник везде и ведёт огонь со всех направлений, что впоследствии и подтвердили участники операции. Командиры не могли «привязаться» к местности и контролировать боевой порядок подразделений. Им не удалось правильно оценить обстановку и принять грамотные решения по управлению боем.
9-я рота капитана Хапина, находившаяся на правом фланге батальона, с первых минут подверглась массированному огневому воздействию, что не предполагалось замыслом операции. Бой для десантников приобрёл очаговый и непредсказуемый характер, перечеркнув планы командования, — многие были убиты и ранены. Взвод старшего лейтенанта Клепикова, «выпав» из боевого порядка подразделения, залёг под огнём противника. Его отсекли от роты и окружили плотным кольцом. Проявив малодушие, Клепиков ушёл с поля боя по сухому руслу ручья. Гвардейцы остались без командира. Два других взвода роты, проскочившие вперёд, оказались ниже по высоте и не могли помочь попавшим в окружение товарищам. Высланное командиром роты подкрепление не пробилось к окружённым десантникам и погибло в полном составе.
Командование брошенным взводом принял рядовой Ефимов. Управляя боем, солдат держал связь по радиостанции с командиром батальона Кустрьо. Мятежники атаковали беспрерывно. Десантники, отбивая атаки, несли потери, но стояли насмерть. Получив ранение в ногу, Ефимов продолжал командовать остатками взвода. И получив ранение в голову, также не вышел из боя — докладывал о ситуации командиру батальона. Несколько часов длилась схватка, противник всё усиливал и усиливал натиск. Ефимов получил третье ранение, но не опустил оружие. Через некоторое время с комбатом вышел на связь другой солдат. Он доложил о гибели Ефимова и о том, что принял командование оставшейся горсткой десантников на себя. Геройски погибли в этом неравном бою все до единого…
Наступившая ночь стала союзницей тем, кто дошёл до крепости и уцелел в кровавой бойне. Для остальных же — для тех, кто пал смертью храбрых, и кто, истекая кровью, лежал среди камней в ожидании конца, минувший день стал настоящей Варфоломеевской резнёй.
Выводы из Кунарской операции неутешительны. Она явилась закономерным итогом развала системы боевой подготовки Советской армии. А также итогом вопиющей бездарности руководившего операцией генерала Меримского. Погибал под огнём мятежников воздушный десант. Отбивалась от врага наземная группировка войск, не успевая выйти на рубеж охвата противника в установленное планом операции время. А генерал, не способный грамотным решением изменить обстановку, занимался более привычным для себя делом — крыл матом по радиостанции командиров, оказавшихся по его вине в «огневом мешке».
Вряд ли кого оставят равнодушным воспоминания участника боя, командира разведчиков 317-го гвардейского парашютно-десантного полка Александра Мостибродского. Человек высокого мужества и чести, с огромным чувством офицерского долга, он через годы пронёс трагедию первого боя. Он мог погибнуть, но судьба распорядилась так, что пришлось вести своих подчинённых вперёд, а потом уносить тела убитых, чтобы они не остались на растерзание «духам». Его разведчики имели равные возможности проявить себя в боестолкновении. Их командир знает, как они повели себя в момент истины, и спустя много лет по именам помнит всех солдат, плечом к плечу сражавшихся с ним в том жестоком бою…
На следующий день мне было приказано сопровождать во главе разведгруппы маршала С. Л. Соколова в район боевых действий. Летели мы в Джелалабад на самолёте Ан-26 капитана Жихарева. Приземлившись, разведчики прикрыли собой военачальника, вышли к кромке аэродрома. Здесь разгружалась колонна бэтээров, на которых лежали завёрнутые в плащ-палатки тела погибших десантников. Людей не хватало. Маршал Советского Союза Соколов приказал мне с группой сопровождения снять с брони тела бойцов и выложить на бетонку. Мы выложили в ряд 35 тел раздетых, в пыли и грязи солдат. У многих из них были вспороты животы, обезображены лица. Пять тел были изрублены на куски. Человек пятнадцать раненых солдат в окровавленных бинтах и полной прострации, поддерживая друг друга, стояли рядом с погибшими товарищами. Возле меня стоял раненный в голову и руку солдат. Я протянул ему фляжку с водой, но, поняв, что раненый не может пить самостоятельно, поднёс её к обветренным губам десантника.
Маршал Советского Союза Соколов смотрел на страшную правду войны — результат утверждённой им операции. Военачальник находился в психологическом ступоре. С расстояния полутора метров я видел окаменелое лицо старенького, небольшого роста человека в зелёной форме, заявившего на собрании партийного актива о том, что нам предстоит выполнять интернациональный долг. Как и все мы, маршал испытывал шок.