Афганский полет

     - Смерть Рахманинова не была самоубийством, -  уверенно  повторил  Макарьев. - Его убили.

     - Убили?  -  теперь  на  лице  Кузина  совершенно  ясно  читалось  удивление. - А ты откуда знаешь?

     - Предполагаю.

     - Ах, предполагаешь... - немного разочаровано протянул  Кузин. - ­­­Версий сейчас можно выдвигать много, но вот  есть  ли  доказательства?  Вот в чем вопрос...

     "Неужели все-таки он? - Макарьев внутренне напрягся. - С чего  бы  это он вспомнил о доказательствах? А как держится! На  лице  ни  следа  волнения! Что же, говори, дорогой мой, говори..."

     -  А  доказательств  насильственной  смерти,  как  я  понимаю,  ­­­- продолжал абсолютно спокойным тоном Кузин, - у  следствия  как  раз  и  нет.

     Металлическая плита у  ног  Макарьева  тихонько  звякнула.  Антон  выжидательно посмотрел на входную дверь комнаты, но  в  проеме  дверей  никто не появился.

     "Ах, вот значит как! Еще один гость? И тайком...  Ладно,  ребята,  работаем дальше!"

     - Доказательств, может быть, пока и недостаточно, - Макарьев чуть  повысил голос. Он хотел, чтобы в прихожей его было хорошо слышно. - Но  есть логика. Железная логика, против которой не попрешь!

     - Гм, и какая же логика в смерти Рахманинова? - Кузин не  скрывал  своего скептического отношения к словам лейтенанта.

     - Да почти  элементарная,  -  Антон  широко  улыбнулся,  стараясь  скрыть  вдруг  охватившее  его  чувство  тревоги.  -  Можно   сказать,  простейшая. Ну, вот смотри. Почему считают, что Рахманинов покончил  с  собой?

     - Он оставил записку... - Кузин наморщил лоб, припоминая. -  И  в  записке, кажется, было что-то о причинах самоубийства...

     - В записке ничего толком сказано не было, - решительно  возразил  Макарьев. - Серафимыч только написал,  что  он  совершенно  запутался.  Заметь,  записка  написана  на  оторванном  неизвестно  откуда  клочке  тетрадного листа, хотя в столе у Рахманинова всегда было много  чистых  листов писчей бумаги. С чего бы это вдруг  ему  вздумалось  писать  на  обрывке?

     - Не знаю... - Кузин задумчиво почесал  затылок.  -  Гм,  а  ведь  действительно...

     - А все дело в том, что Рахманинов не писал предсмертную записку.  Слова на этом клочке тетрадного листа были написаны  совсем  в  другое  время и в другой  обстановке.  Я,  конечно,  не  знаю,  в  чем  и  где  запутался Рахманинов. Может быть, в каких-то расчетах. Он же готовился  поступать в академию, так? Но только не  в  жизни  он  запутался,  наш  Серафимыч. Не такой он был человек!