Афганский караван. Земля, где едят и воюют

Иран, которым в то время правил Мохаммед Реза Пехлеви, был фантастической страной. Там не жалели никаких денег на попытки вестернизации, а между тем людям нужна была еда, а не армии, образование, а не престижные здания, их заедало взяточничество и мучила коррупция, и необходимость что-то сделать со всем этим была отчаянная. Вместо этого там была запущена почти истерическая пропагандистская кампания о том, что иранцы – лучшие люди на свете, наследники старейшей цивилизации и вместе с тем им нужно срочно американизироваться.

С этим они не могли согласиться и потому обратили слух к разглагольствованиям духовенства, предложившего соблазнительную альтернативу: выбросьте все это на свалку и следуйте за нами.

Приехав в Герат, крупный город на западе Афганистана, я увидел, что афганское решение иное. Денег на модернизацию тут было немного, но люди старались. Они не строили грандиозных планов, а работали. Вместо пропаганды – добротные, честные административные усилия. Да, армия имела жалкий вид, и люди носили подержанную одежду, привезенную с Запада. Но они не выглядели грязными, смотрели тебе в глаза, и никто не голодал.

Чингисхан в XIII веке уничтожил ирригационные системы на западе и юге страны, благодаря которым она была цветущим садом Азии. На семьсот лет сад сделался пустыней. Положение теперь старались исправить, используя опыт афганцев, труд инженеров, многие из которых учились в США, и кое-какую западную помощь.

Местные жители, как я заметил, были приветливы и наделены чувством юмора, чего мне очень не хватало на протяжении большей части пути из Дувра. Ислам здесь, при всей глубине их веры, не был мрачным и тягостным. В общем и целом вопросы совести считались личным делом человека. Восточная идея «публичной совести», позволяющая кому угодно вслух оспаривать и осуждать мысли и дела любого человека, показалась мне чуждой афганцам.

Они, судя по всему, решили проблему напряженных отношений между духовенством и народом.

Где бы я ни оказался, меня неизменно приглашали переночевать в деревенской худжре – комнате или домике для путешественников, которых ислам считает священными гостями. По пути совершенно незнакомые афганцы предлагали мне разделить их полуденную трапезу. Западные люди, откуда бы они ни прибыли – из Австралии, Новой Зеландии, Европы, Америки, – бесстыдно злоупотребляли здешним гостеприимством.

Проведя некоторое время в Кандагаре, находящемся южнее Герата, я нашел, что этот город весь пропитан традициями пуштунов – представителей племен, которые в свое время боролись против расширения Британской империи в рамках так называемой активной политики (эвфемизм, смысл которого не вызывает сомнений).

Жители Кандагара в целом показались мне грубоватыми, но дружелюбными. Они ходили в традиционных тюрбанах, широких штанах и длинных рубахах, поверх которых был надет долгополый халат или накинуто покрывало. На ногах – сандалии чапли. Я со многими там подружился.

Кабул, столицу страны, я застал в чрезвычайно деятельном состоянии. Казалось, весь город перестраивается, и его уроженцы говорили, что раз за разом просыпаются и обнаруживают, что очередное привычное с детства здание снесено. Расположенный между горами, охраняемый могучей крепостью, наделенный прекрасным климатом, Кабул был торговым центром дольше, чем говорят любые письменные источники. Есть мнение, что название происходит от древнего арийского слова, означающего загон для овец.

Как столица страны Кабул был местом, откуда исходили все импульсы, касающиеся планирования, управления и образования. Афганцы – умелые администраторы, и благодаря этому промышленность, сельское хозяйство, наука и здравоохранение довольно быстро подтягивались к мировому уровню.

Афганистан – пестрая смесь сообществ, многие из которых столь различны между собой, что можно только удивляться. На генетическом наследии страны оставили отпечаток все сменявшие друг друга цивилизации (персидская, монгольская, греческая, исламская и т. д.). В Кабуле можно увидеть хазарейцев и узбеков соответственно монгольского и тюркского происхождения, высоких горбоносых пуштунов из южных областей, светлокожих нуристанцев с востока и людей, в которых смешались все эти национальности.

Царила атмосфера ожиданий, оптимизма, веры в то, что «мы добьемся!», отражавшая мощную жизненную силу людей, которые, казалось, попали на Восток лишь по недоразумению. Энергия афганцев поразительна. В прошлом они вкладывали ее в завоевания, в литературу, а в Средние века даже и в науку. В 1960-е годы они направили ее на развитие страны и на попытку объединить разношерстные сообщества, из которых состояло ее население.

Десять лет спустя я вернулся в Афганистан. Я жил в Англии и создал бизнес, давший мне средства для новой поездки. Связей на родине у меня не было, и Афганистан позвал меня еще раз.