Афган, снова Афган…

— Ну ладно, свое ты отработал, иди в зал, садись, отдыхай… Скоро уже… — он посмотрел на часы, — через час твой город… Скажи Верке-буфетчице, пусть тебе чайку или кофейку нальет… Если хочешь еще выпить — она нальет…

Ни пить, ни есть больше не хотелось. Я сидел и смотрел в окошко на проплывавшие зеленые леса, поля, железнодорожные сооружения и вдруг поймал себя на мысли… что рассчитываю потребное количество взрывчатки для подрыва мелькнувшего мимо автомобильного путепровода. Во, как въелось!

А потом я подумал, что, наверное, нигде в мире офицер-контрразведчик перед выездом в загранкомандировку не стал бы таким образом путешествовать на поезде. Как нелегал какой-то или как разыскиваемый преступник… Черт побери, да что же у нас творится?! Куда ни ткнешься — всюду очереди, всюду дефицит. И ничего никогда не хватает. Как пел Окуджава: «Пряников сладких всегда не хватает на всех!» Как все это надоело…

Я соскочил на залитый солнцем перрон, спустился в прохладный подземный переход и вышел на привокзальную площадь с огромной цветочной клумбой перед монументальным, с колоннами, Дворцом железнодорожников. Красивый все-таки у нас город, подумал я, и пошел наискосок к автобусной остановке.

До дома я добрался минут через сорок. Ключей у меня не было. На звонки и стуки в дверь никто не отзывался. Я вышел на улицу, побродил вокруг дома (может быть, Таня с детьми гуляет?), но никого не нашел.

Наверное, они в пионерском лагере, Таня писала, что собиралась ехать туда от завода в качестве обслуги вместе с детьми. Где же этот пионерский лагерь? А впрочем, что я гадаю, все можно выяснить по телефону. Я покопался в карманах, нашел несколько двухкопеечных монеток, подошел к телефонам-автоматам у магазина и стал названивать всем знакомым. Наконец я выяснил, что они действительно в лагере, узнал, где находится этот лагерь, и даже договорился с нашим дежурным по управлению, что он мне даст дежурную машину.

Вот и хорошо. Теперь надо заскочить в магазин и купить что-нибудь вкусненького, чтобы заявиться не с пустыми руками. Слава Богу, магазины еще не закрылись.

Уже в магазине выяснилось, что за время долгого пребывания в Москве я отвык от провинциальной действительности и что ничего вкусненького здесь не продается. Вот черт! Надо было в Москве затовариться. Что же делать? Я обследовал все прилавки и решил, что куплю несколько пачек печенья и развесные конфеты. Больше здесь и брать было нечего.

Я встал в очередь, которая продвигалась очень медленно. Размышляя о том, о сем, я вдруг поймал себя на мысли, что все-таки быть в военной структуре гораздо проще, чем жить в гражданском обществе. Здесь за тебя думают, регламентируют твое время, обеспечивают одеждой, едой, ночлегом. Если привыкнуть, то вполне сносно можно жить. А на гражданке — сплошные трудности и неурядицы! Детей пристроить в детский садик — проблема. С жильем — проблема. С продуктами — проблема. С деньгами — проблема. А чего только стоит общение с различными ЖЭКами и другими атрибутами государства! Это же какие нервы надо иметь, чтобы терпеливо отстаивать огромные очереди, выслушивать от продавцов и чиновников фразы насчет того, что, мол, вас много, а я один! Не знаю, как у других, а у меня в таких случаях постоянно возникали вполне четкие террористические намерения. Эх, думаю, дать бы тебе разочек промеж глаз прикладом, чтоб знал, гад такой! Или еще лучше, шурануть бы гранату в самое скопище этих надутых чиновников, которым на всех наплевать и которые еще глумятся над людьми, поставленными фактически в безвыходное положение. Поэтому у нас в семье так уж повелось, что всеми контактами с внешним миром занималась моя жена. Она почему-то относилась к этому более терпимо и не так нервничала.

Я понимал, что виною всему — Высшая школа КГБ СССР, где я учился и где нам в течение пяти лет не только давали профессиональные знания по специальным дисциплинам, языковой подготовке, юриспруденции, но и вдалбливали идеологические догмы. Эти догмы и профессионально приукрашенные представления об обществе, в котором мы живем, существенно разнились с объективной реальностью. Но мы постепенно в них поверили, и первое время после окончания Вышки, уже будучи оперработниками, жили этими иллюзорными представлениями. Постепенно эти иллюзии рассеивались, и было очень горько сознавать, что на свете существуют как бы две правды: одна — та, про которую говорят официально, а другая — та, которая есть на самом деле. А кроме того, к чувству горечи примешивалась еще и обида: на фига нас все время обманывают?!

Так что первое время я постоянно срывался на скандалы, пытаясь объяснить, что не народ создан для чиновников или продавцов, а все наоборот: они должны обслуживать народ! Зарплату им платят из бюджета, который, в свою очередь, формируется за счет налогов с тех самых простых работяг и инженеров, которые производят реальный продукт. И поэтому нельзя так по-скотски относиться к тем, кто тебя фактически кормит…

Вот и в этот раз я нарвался на скандал.