Афера хакера

С зеркала на меня глянула взъерошенная бледная физиономия. Галстук съехал, костюм… Впрочем, костюм уже давно пора выбрасывать. А вот жилет, пожалуй, еще пригодится. Спасибо, Приятель!

Я вернулся на кухню в своих любимых домашних джинсах и клетчатой рубашке, решив вести себя неформально.

Ирина оказалась прямо-таки молниеносной хозяйкой. Уже в каком-то симпатичном фартуке — и откуда она его только взяла? — моя гостья заправляла майонезом салат из крабов с кукурузой. На столе красовались тарелки с нарезанными апельсинами и колбасой, печенье и конфеты в вазочках, салфетки, хрустальные рюмки. На плите закипал чайник.

— Ну вот, — удовлетворенно оглядев свое творение, сказала Портнова. — Тебе осталось только пузырек открыть.

— Ты когда все успела? И где сладостей набрала? — Я вытаращил глаза. — И кто кого угощает, а?

— Кончай балаболить. Мы вино будем пить или нет?

Что тут оставалось делать? Я послушно разлил похожую на мед жидкость и поднял рюмку:

— За удачу. За нас. За нашу удачу!

— Навертел, навертел, — притворно заворчала Ирина. — За удачу, так за удачу…

Когда мы выпили, я осторожно начал:

— Прости, что из-за меня…

— Прекрати. — Она остановила мою покаянную тираду. — Давай лучше спрашивай, о чем хотел… Да закусывай! Тебе салата положить?

— Положи, — машинально подал я тарелку. — Ох я старый дурак! Лучше я тебе…

— Расслабься, — махнула рукой Портнова. — Кушай, детка, песенку спою.

— Так ты еще и поешь?

— Пела. Теперь — исключительно в подпитии… Химический романс «Растворю я окно». Или озорной романс «Натворю я в окно».

Я рассмеялся с набитым ртом, а потом похвалил ее кулинарное произведение и налил еще вина.

— Между первой и второй, — вздохнула Ирина. — За что пьем?

— За музыку и музыкантов!

— Пойдет.

Мы чокнулись, выпили, а потом одновременно потянулись за колбасой.

— Наши интересы совпадают! — возвестил я, а потом невпопад спросил: — Неужели бандиты шкурят всех музыкантов?

— Наверное, — пожала плечами моя скрипачка. — У меня одна знакомая на свадьбах играет в струнном трио. Вся компания получает за регистрацию одной пары полтинник, а пара платит пятьсот. Остальное — бандитам и администрации. Что, в принципе, уже почти одно и то же.

— Да-а, весело. Но ведь не одна же пара в день?

— Бывает, и одна. Или две — но в разных загсах, с интервалом в полчаса. Добираться — на такси. И что моей Любке останется? Всякие шишки норовят регистрироваться на шару, значит — играют вообще бесплатно.

— А в ресторанах?

— Нам платят полтинник за вечер, с восьми до часу ночи. Если какую-то музыку заказывают — хорошо: деньги в руки — будут звуки. Но с заказов тоже больше половины забирает наша «крыша». А еще вокалисту надо отдать больше всех.

— Почему это? — удивился я.

— Так всегда бывало, так принято. Эти вокалюги считают, что у них горло бриллиантовое, а когда поют они — рубинами публику осыпают. Вон, Болтунову в филармонию приглашали. Так она говорит: песня — штука баксов.

— Ты серьезно? — Челюсть у меня отвисла балконом.

— Вполне, — кивнула Портнова. — Ты ешь салатик, ешь…

— Представляю, сколько обещано Паваротти, — присвистнул я.

— Думаю, что не представляешь, — возразила моя подруга.

Мы помолчали. Я вспомнил о своей мужской обязанности и разлил оставшееся вино.

— Есть такой старый партийно-депутатский тост, — подняла бокал Ирина. — Выпьем за нас с вами и за хрен с ними!

— Хрен им с телячью ногу! — подхватил я.

Мы стали пить чай. Конфеты оказались мои любимые: халва в шоколаде.

— Слушай, — спросил я, размешивая сахар, — а что это за деятель такой — Доницкий?

— Председатель местного отделения Союза композиторов. Меня весной на работу звал… Нашел дуру! Он будет со всех концертов башли стричь, а я — афишки расклеивать…

— А разве только через него можно концерт устроить? Если где-нибудь в заводском дворце культуры?

— Можно, конечно. Только это не престижно, и денег на этом не заработать. Мы вот ездили года два назад — так все норовят натурой расплатиться. Хорошо, если, к примеру, сыром или маслом. А если гвоздями? У нас ведь еще местных композиторов полно. Все пишут, пишут — а играть их симфонии никто не хочет: дрянь дрянью. Как быть? Вот и идут на поклон к Доницкому: помоги, Пал Андреич!

— Но должна же быть какая-то возможность музыканту самому пробиться! Конкурсы там…

— О, конкурсы — это еще смешнее! — скривила губы Портнова. — Вот был у нас последний конкурс на лучшую юбилейную песню — может, слышал?

— Вроде слышал, — неуверенно кивнул я.

— Конкурс был анонимный. Из десяти представленных песенок восемь насочинял сам Доницкий. И получил первую, вторую и две третьих премии. Компетентное жюри…

— Ну, а исполнители? Где еще у нас можно работать музыканту?

— В оперу и филармонию не влезешь: очень блатные места, для этого следует спать с кем надо… Помнишь старый анекдот? В оперный театр приходит певица устраиваться на работу и спрашивает: «Скажите, где тут у вас диван, на котором голоса проверяют?»

Смеяться мне почему-то не захотелось.

— Ладно, спасибо этому дому, — поднялась со стула Ирина. — Сейчас со стола уберу и побегу.

— Куда ты спешишь? Останься!