Аэропланы над Мукденом

Лишь один фрагмент испорченного пера описал сравнительно равномерную траекторию над весами. Остальные закрутились-завертелись, один из них занесло под шкап, два долетели до выпускного окна с заметным опозданием. Затем раздался хлопок, на пол сверзилась убитая пропеллером галка, перья которой продолжали шевелиться на рукотворном ветру.

— Опять, — огорчился Можайский, закрутил паровой вентиль и смел в совок жертву авиационного прогресса.

— Может, со стороны улицы сетку натянуть? Так со всего Васильевского острова птиц соберете. А главная проблема в другом. Вы знаете, я как математик привык обращаться с идеальными объектами. С равномерными и прямолинейными потоками, бесконечно тонкими плоскостями и прочими абстракциями. В комнате множество остроугольных предметов, создающих препятствия, завихрения и даже маленькие смерчи. Простите, господа, но ваши опыты нельзя назвать строго научными.

Жуковский провел на Васильевском острове неделю, самую счастливую для одной из питерских мастерских. В рекордно короткие сроки и за несусветные деньги в самохваловском особняке появилась настоящая аэродинамическая труба, одна из первых в России. Последний день трое энтузиастов посвятили настройке и градуировке измерительной системы. Улучшенный динамометр (аэродинамические весы) дополнился измерителями скорости потока и частоты вращения пропеллера.

После отъезда москвича Можайский засел за программу испытаний с обдувом в трубе множества вариантов крыла, скрупулезно ведя записи. А Самохвалов затосковал. Ему снова хотелось летать, испытывать мазохистский восторг, когда ужас старта сменяется эйфорией парения. Резкую смену направления он объяснил компаньону желанием застолбить приоритет в самолетостроении, запустив уже в текущем году балансирный планер, но типу крымского, взлетев с земли на реактивной тяге. Иными словами — ракетоплан.

Пока отставной мореплаватель скрупулезно мучил очередной аэродинамический профиль, а соседи по улице зазывали пожарных, принимая клубы пара за дым, Петр впервые занялся проектированием. Он пытался скрестить планер Арендта с аппаратом «Дельта» Николая Афанасьевича Телешова. Последний предложил к дельтовидному крылу с углом стреловидности сорок пять градусов приспособить цилиндрический фюзеляж и реактивный двигатель, пышно нареченный «теплородным духометом». Французский патент Телешова 1867 года предполагал постройку огромного летательного аппарата пассажировместимостью более ста человек. Задуманный на Васильевском острове крохотный дельта-ракетоплан походил на французское описание весьма отдаленно.

В итоге сверхмалое конструкторское бюро «СаМоЛет» стало распыляться на два направления. Можайский, главным образом, стремился выполнить задание московского математика, регулярно отсылая тому отчеты о продувках профилей в трубе и получая новые предложения, Петя разместил кучу заказов на материалы и вычерчивал хищные остроносые фигуры будущего ракетного дельтаплана. Периодически к ним наведывался Джевецкий, отвлекая самодельщиков на испытания воздушных винтов. Хотя поляк рассчитывал на их использование в дирижабле, стройку которого курировал Менделеев, компаньоны не возражали: пропеллеры Джевецкого или, по крайней мере, полученные при их замерах данные помогут при создании винтомоторной группы самолета.

Закончился май. Как-то, прогуливаясь по набережной, Можайский спросил у Самохвалова:

— Петр, вы знаете обо мне практически все. О себе отмалчиваетесь или отшучиваетесь. Я даже не знаю, откуда берутся огромные средства на наши опыты. Вряд ли ваш расчетливый брат финансирует нас как содержанку.

— А, вы опасаетесь, что мои капиталы от торговли живым товаром или просто награблены? Ладно, утолю ваше любопытство. Отец, царство ему небесное, старшего брата изначально прочил в преемники. Мне, младшему-любимому, решили изрядное воспитание да образование обеспечить. А когда в университете учился, случился казус.

Петя замолчал. Александр Федорович выждал приличествующую паузу и предположил:

— Дуэль? Амурные дела с замужней дамой али совращение девицы?

— У вас хорошо с воображением, ваше превосходительство. Добавьте еще кружок народников-бомбистов. На самом деле, было совсем не так, но — какая разница. Я срочно покинул альма-матер, папенька быстренько спровадил меня в Париж. В ссылке я снова устроился в университет, на этот раз — Сорбонну, и все бы ничего, да угораздило жениться. В двадцать два года — недурственно, так? Учеба наскучила, я бросил школярство, и дома у меня начались Содом и Гоморра вперемешку с анафемой.

— Поясните, сударь. Содомитский грех?