Аэрокондиционированный кошмар

«Так это было в Калифорнии, мистер Миллер?»

«Да, двадцать пять лет назад. Я как раз отбарабанил срок в Сан-Квентине».

«В Сан-Квентине?»

«Да, неудавшееся самоубийство. Я был совершенно не в себе, но для них это не имело значения. Видите ли, когда мой отец поджег дом, одна из лошадей лягнула меня копытом в висок. С тех пор со мной начали случаться обмороки, а прошло какое-то время, и мной овладела мания убийства, а потом и самоубийства. Но я не знал, что револьвер заряжен. Я просто ради шутки пальнул в упор в сестру, но, к счастью, не попал. Пытался судье все это объяснить, но он и слушать меня не захотел. Я с тех пор зарекся брать револьвер в руки. Если приходится защищаться, пользуюсь выкидным ножом. А самое лучшее, конечно, дать коленом и…»

«Простите, мистер Миллер, мне надо на минутку отлучиться, поговорить с миссис Такой-то. Весьма интересно то, что вы рассказали. Весьма интересно, в самом деле. Вы должны мне рассказать побольше. Я только на минутку…»

Я выскользнул из дому незамеченным и пошел к подножию холма. Хайболы, красное и белое вино, коньяк, шампанское журчали во мне, как в неисправном унитазе. Я не имел представления, где я был, в чьем доме, кто меня туда привез. Может быть, кипятившийся душегуб был экс-губернатором штата. Может быть, хозяйка был кинозвездой, чей свет давно уже погас навеки. Я вспомнил, как кто-то из гостей шепнул мне на ухо, что Такой-то составил себе состояние на торговле опиумом в Китае. А возможно, это был диктор Хау-Хау. Англичанка с лошадиным лицом могла оказаться знаменитой романисткой. Или просто дамой из филантропического общества. Я подумал о моем друге Фреде Перле, теперь рядовом Альфреде Перле номер 13 802 023 в 137-м саперном батальоне королевских инженерно — строительных войск. Фред мог за обеденным столом затянуть «Лореляй», или попросить, чтоб ему показали этикетку коньяка, который подают на стол, или просто скорчить гримасу хозяйке. А то мог подойти к телефону, позвонить Глории Свенсон и представиться или Олдосом Хаксли, или фирмой «Чатго энд Уиндус» из Уимблдона. Фред никогда не мог позволить званому обеду закончиться ничем. В крайнем случае он запускал свою нежную лапу кому-нибудь за пазуху и приговаривал: «А вот левая куда лучше. Будьте настолько любезны, вывалите-ка все наружу».

В моем передвижении по стране я часто вспоминаю Фреда с его чертовской жаждой увидеть Америку. В том, как он рисовал себе Америку, сквозило что-то кафкианское. Жаль было бы лишать его иллюзий. А впрочем, кто может сказать? Он мог остаться и очень довольным. Ведь решение, что увидеть, принадлежало ему. Вспоминаю мой визит в его родную Вену. Конечно, она предстала предо мной не той Веной, которая мне снилась. И все-таки сегодня, когда я думаю о Вене, мне является Вена моих грез, а не та, которую я увидел: с клопами, расстроенными цитрами в захудалых концертиках и вонючими сточными канавами.

Плетусь, пошатываясь, вниз по ущелью. Так или иначе, это подлинная Калифорния. Мне нравятся эти поросшие кустарником холмы, эти плакучие дерева, холодок, веющий из пустыни. Правда, я ждал большего благоухания в воздухе.

Полный состав звезд выстроился в небе. На изгибе дороги я бросил взгляд вниз, на город. Феерическая иллюминация, такого я не видел ни в одном другом городе. Господствующий цвет — красный. Несколькими часами раньше, в сумерках, я смотрел на это из окна спальни одной женщины, живущей на вершине холма. Отражаясь в зеркале ее туалетного столика, этот вид представал еще более волшебным. Словно взгляд в будущее сквозь узкую бойницу тюремной башни. Представьте себе маркиза де Сада, смотрящего на Париж из — за решеток своей камеры в Бастилии. Лос-Анджелес говорил мне о будущем более ясным голосом, чем любой другой город. Скверном, впрочем, будущем, похожем на что-то из немощных фантазий Фрица Ланга. Good-by, Mr. Chips!

Иду вдоль одной из залитых неоном улиц. Витрина с нейлоновыми чулками. В ней нет ничего, кроме стеклянной ноги, наполненной водой, и прыгающего в ней морского конька. Он то взмывает кверху, то падает вниз, словно перышко в воздушном потоке. Вот таким образом мы видим, как сюрреализм проникает во все углы и закоулки нашего мира. Тем временем в Боулинг-Грин, Виргиния, Сальвадор Дали обдумывает, как выпечь гигантский хлеб в тридцать футов высоты и сто двадцать пять длины, вытащить его ночью, когда все спят, и со всеми предосторожностями установить на главной площади большого города, скажем, Чикаго или Сан-Франциско. Просто огромная буханка хлеба. И больше ничего. Никакой пропаганды. Никакого raison d'etre [49]. А на следующую ночь две буханки появляются одновременно в двух больших городах, скажем, в Нью-Йорке и в Новом Орлеане. Никто не понимает, зачем они здесь и кто их сюда приволок. А затем уже три буханки, одна в Берлине или Бухаресте на этот раз. И так до бесконечности. Потрясающе, а? Все военные новости исчезают с первых полос. Так, во всяком случае, думает Дали. Очень интересно. Весьма интересно, в самом деле. Простите меня, я должен поговорить с той леди на углу…