Аэрогарды

— Вас понял. Выполняю.

Так. До места боя — уже пятьсот восемьдесят мегаметров… куда они, так сваливаются? И ведь все дальше и дальше. И идут четко на четвертую планету, хотя до нее, конечно, еще далековато. Американский подпространственник, похоже, всерьез нацелился на вторую планету этой забавной системы, на которой через… уже через десять минут, что весьма интересно, начнется объявленное светопреставление. Ладно. Теперь можно послушать и товарища майора… кстати, где он?

Звякнул сигнал дверного динамика.

— Господин капитан-полковник, здесь майор Бастур мин.

Легок на помине.

Д'Марья нажал сенсор и повернулся к открывающейся двери.

В рубку вошел взъерошенный темнолицый человек в мятой застиранной полевой форме с многочисленными карманами и кобурой на поясе. Его сопровождали двое аэрогардов.

Д'Марья кивком отпустил их.

— Майор Бастурмин, командир первого полка Четвертой мобильной дивизии космопехоты, — представился темнолицый, став по стойке «смирно».

— Капитан-полковник д'Марья, корпус аэрогардов. Слушаю вас, майор.

— Товарищ капитан-полковник, необходимо посадить корабль на Фрейю.

Ямада повернулся вместе со своим креслом.

— Не понял, — несколько озадаченно сказал д'Марья. — Там же сейчас начнутся эти… изменения?

— Именно поэтому, — сдержанно произнес Бастурмин. Д'Марья бросил взгляд на таймер.

— Осталось сто шестьдесят две секунды, майор, — сказал он. — Мы никак не успеем. Даже если бы очень захотели.

Лицо Бастурмина дернулось.

— Тогда надо идти на четвертую планету системы, — ровным голосом сказал он.

— О как, — удивился д'Марья. — Это зачем же?

— Только там… — начал было майор, но его перебил Мальцев:

— Командир! Посмотрите!..

Д'Марья повернулся к консоли и увидел на экранах внешнего обзора (Мальцев дал на мониторы увеличенную картинку), как в атмосфере Фрейи, быстро увеличиваясь в размерах, набухая и вырастая, пробивается наверх бешено крутящаяся воронка — смерч, или дыра… или вход в туннель: черный мутный глаз урагана. Казалось, воронка тянулась прямо к «Ред Алерту», пожирая по дороге облака и самый воздух, но это уже была игра воображения; самый воздух, вся атмосфера планеты стала стремительно мутнеть, будто огромный печальный глаз затянулся бельмом, белесым с черными прожилками, похожими на мертвые сосуды, по которым давно не текла кровь…

— Что это?.. — услышал д'Марья чей-то голос и не понял чей.

— Похоже, в этом месте в атмосферу вошел американец, — задумчиво, почти равнодушно произнес Ямада.

Д'Марья продолжал смотреть на мониторы: воронка остановилась в своем продвижении, она стремительно бледнела, мутнела и вдруг неожиданно пропала, словно некий мучимый голодом монстр судорожно захлопнул пасть, отчаявшись ухватить добычу.

Атмосфера стала обретать прежнюю текучесть. Черные прожилки пропали, на робкой лазури завиднелись лохматые пятна облачных зарослей.

Д'Марья поймал себя на том, что перевел дух.

Он повернулся к майору. Тот, вытянув шею, смотрел на экраны.

— Вы, наверное, хотели, чтобы с нами произошло нечто подобное? — ровным голосом спросил д'Марья.

— Ничего-то вы не понимаете, — с мучительной досадой сказал майор и добавил, будто спохватившись: — Но еще не поздно туда попасть, товарищ капитан-полковник…

— Хорошо, — согласился д'Марья. — Я действительно ничего не понимаю. Но я надеюсь, что вы нам все объясните.

— Да, — как-то вяло произнес майор. — Я вам объясню. Он заговорил.

Во время рассказа Бастурмина д'Марья несколько раз ловил себя на том, что у него появляется ощущение нереальности, невероятности происходящего, словно бы он спит, и слушает во сне, и даже ходит — как лунатик, вытянув вперед руки, но глядя на себя со стороны… и в то же время он ни на секунду не усомнился даже не в правдивости слов майора, а в том, что все оно так и есть на самом деле. — во всяком случае, поначалу: а потом Бастурмин заговорил все быстрее и быстрее, стал похож не то на дервиша, каких д'Марья видел в марсианских шиитских поселениях, не то просто на сумасшедшего, точнее, на юродивого: странный майор вещал, шептал, говорил, пытался проповедовать, одновременно раскаиваясь в собственных словах и в совершенных ранее поступках, грустил и смеялся, стараясь поделиться печалью и радостью с другими…