Аджим-Ушкай подземный

Это был жестокий и неудержимый бросок огромной массы людей. Суровый, с лицом продубленным южными ветрами и жарким солнцем, Васильченко бежал впереди, держа в одной руке гранату, в другой пистолет. Вслед за ним, крича и гикая, неслись сотни людей, потрясая кто автоматом, кто винтовкой, кто просто крепко сжатым кулаком…

Гитлеровцы были смяты, отброшены на семь километров от прибрежных высот Керченского пролива…

Потом наступила тишина, такая глухая и мертвая, что хотелось кричать, чтобы убедиться, жив ли ты… Васильченко лежал возле подбитого броневичка. Он был ранен, тяжело, смертельно. Его красивые, большие темные глаза спокойно смотрели мне в лицо. Я подумал, что капитан меня не узнает, и мне хотелось сказать: товарищ капитан, это я, но он опередил:

— Всыпали им перцу… Нет, Красная Армия не оставила Керченский полуостров… Теперь отходим в катакомбы, к полковнику Ягунову…

Он не разрешил себя перевязывать, полз, оставляя за собой бурый след крови. Уже у входа в подземелье, когда кончилась вражеская бомбежка и со стороны поселка Аджим-Ушкай послышался лязг немецких танков, Васильченко скончался тихо, без стона.

1. ГАРНИЗОН ЦЕНТРАЛЬНЫХ

Камни, камни, холодные, ребристые. Куда ни пойдешь — камни и темнота, густая, непроглядная. Отсеки тянутся и вправо и влево. Толщина потолка огромная, местами до 25 метров. Ее чувствуют, она давит на людей, хотя по катакомбам могут свободно проходить даже колонны грузовых автомашин. Где-то ржут кони. До штаба глухо доносятся выстрелы, разрывы гранат. Это батальоны, охраняющие входы в подземелье, ведут бой с противником, пытающимся ворваться в каменоломни. Пустая затея! В Центральных каменоломнях свыше пяти тысяч вооруженных бойцов, тысячи керчан и керчанок, пожелавших сражаться за родную землю.

Там и сям светятся огоньки, но их все меньше и меньше — керосина нет, спички на исходе, жгут лучины. Надолго ли их хватит?.. Начальник продовольственного склада лейтенант Желтовский распорядился забить лошадей: мясо пойдет на питание, жир на освещение. На складе есть сахар, галеты, немного крупы.

К Ягунову подходит лейтенант Ефремов, личный связной командира гарнизона. Этот человек в курсе всех дел: ему приходится часто бывать в подразделениях, в госпитале, на складе, в отсеке, где размещены гражданские люди, в основном женщины и дети. У Ефремова кровоточат губы. Ягунов знает: лейтенант, чтобы утолить жажду, губами высасывал из холодных камней влагу. Так поступают все: минуты три напряженной работы губами, и во рту почувствуешь влагу — росинку воды.

— А как они? — показывает Ягунов на отсек гражданских.

— У них не получается, — опережая ответ Ефремова, говорит начальник штаба старший лейтенант Сидоров. — Просятся на поверхность, говорят: немцы у входов поставили бочки с водой.

— Это верно, установили, — отозвался батальонный комиссар, Парахин. — Колодец огнем поливают, а бочки расставили. Провокация какая-то, Павел Максимович… И все же придется разрешить выйти гражданскому населению.

— Придется, — тяжело вздыхает Ягунов. — У нас совсем мало продуктов и ни капли воды. Пусть, кто хочет, выходит…

Командиры батальонов — подполковник Бурмин, майор Попов, капитан Левицкий по приказу штаба открыли выходы для гражданского населения. Ягунов, Парахин и Ефремов подошли ближе к одному из них. Бочки стояли рядком, сквозь щели струилась вода. Женщины и дети, изнывая от жажды, толпой хлынули на поверхность, пригоршнями начали пить воду. Кто утолил жажду, отходили в сторону. Дети, довольные тем, что напились и видят солнечный свет, ликовали… Вдруг, когда толпа отошла от бочек, грянули пулеметные очереди. Взгорье покрылось сотнями трупов, а немцы все стреляли и стреляли и в тех, кто тянулся к бочкам, и в тех, кто успел напиться.

На вражескую провокацию подземный гарнизон ответил дерзкой вылазкой, коротким, но мощным ударом.

…День был обычным. Свободные от дежурства бойцы добывали воду. Продовольственники чайными ложками распределяли крупу, сахар, отсчитывали мизерные ломтики конины… Раненые ждали высадки десанта. Их понимали: раненые, им особенно хотелось, чтобы именно сегодня, немедленно появились в катакомбах ребята в знакомых маскхалатах, увешанные гранатами. Прислушивались. И будто бы там, наверху, слышался топот ног…

* * *

Что произошло в тот день, когда раненые слышали топот на поверхности, рассказывает найденный в катакомбах в 1943 году дневник политрука роты Александра Сарикова. «Грудь мою что-то так сжало, что дышать совсем нечем. Слышу крик, шум, быстро схватился, но было уже поздно.

Человечество всего земного шара, люди всех национальностей! Видели ли вы такую зверскую расправу, какую применяют германские фашисты? Нет! Я заявляю ответственно — история нигде не рассказывает нам о подобных извергах. Они дошли до крайности. Они начали давить людей газами. Полны катакомбы отравляющим дымом. Бедные детишки кричали, звали на помощь своих матерей. Но, увы, они лежали мертвыми на земле, с разорванными на груди рубахами, кровь лилась изо рта.