Адвокат на час

– Эй, да вы что? – возмутился Логинов, к которому наконец вернулся голос. – Приходите, вываливаете на голову сногсшибательное известие и тут же требуете немедленного ответа?

– Я ничего не требую. Я просто разъясняю закон, – начал оправдываться нотариус.

– Сами не дураки. Разберемся.

– Как хотите, – пожал плечами Николай Иванович. – Моя задача – поставить госпожу Дроздову в известность, а дальше пусть делает с наследством все, что посчитает нужным: принимает или отказывается от него, жертвует в фонд защиты бездомных животных или раздает нищим.

Он поднялся, взял в руки портфель.

– Разрешите откланяться, – сказал он и направился к выходу. У порога он остановился и еще раз взглянул на Настю. – Последний и абсолютно неюридический вопрос: что вы чувствуете сейчас?

– Я?! – удивилась Настя. – По-всему, я должна быть рада. Но я не могу сказать ничего определенного. Я ничего не чувствую. Я просто сильно удивлена.

«Удивлена! – хмыкнул про себя нотариус. – Да у тебя челюсть должна была отвалиться от такого известия. Интересно, что насчет всего этого скажет Элеонора?»

– Этого не может быть! – визжала Элеонора, вымещая свою злобу на диванной подушке. Она яростно молотила по ней руками и в этот момент была похожа на ведьму. Красная, возбужденная, с рыжими всклокоченными волосами, она жаждала крови и готова была порвать на куски любого, кто вздумает сказать ей хоть слово поперек.

Петр Алексеевич, чувствуя настроение жены, поспешил укрыться в кухне, где, усевшись в уголок, пережидал, когда стихнет буря.

– Старая дура! Идиотка! – орала Элеонора. – Это же надо было такое придумать. А я еще слезу пустила на похоронах. Знать бы, так вообще бы туда не поперлась!

К чувству охватившего ее негодования примешивалось другое, совсем непохожее на него, но приятное ощущение свободы. Теперь она могла говорить о своей матери все, что угодно, не опасаясь быть услышанной недоброжелателем или быть застигнутой врасплох.

– Так что же это получается? – вопрошала она. – Я теперь нищая, так, что ли?

По всей видимости, нотариус Родионов, скромно сидящий на краешке видавшего виды дивана, должен был ответить ей что-нибудь утешительное. Но у того, как назло, язык присох к гортани. Он испытывал благоговейный страх перед необузданной яростью этой женщины, как некогда чувствовал нечто подобное перед ее матерью, великолепной Вероникой Дворецкой.

Внезапно Элеонора, как дикая кошка, метавшаяся в своей десятиметровой типовой клетке, остановилась. Ее взгляд уперся в маленького человечка, а глаза метнули недобрый огонь. Она поняла, на ком можно сорвать свой гнев.

– Постой-ка, – молвила она с искаженной улыбкой на лице. – Ты, кажется, обещал меня предупредить, если старуха вдруг перепишет завещание?

– Я ничего не обещал. Это незаконно, – проблеял нотариус, вжимаясь в диванную спинку. – Я говорил о нотариальной тайне!

– Я тебе покажу тайну, – с угрозой произнесла Элеонора, приближаясь. – Только сейчас я не буду валяться с тобой голая в постели, а просто расколю твою голову об стену, как орех.

Что-то в ее взгляде подсказывало нотариусу, что она может выполнить свое обещание. Он вооружился растерзанной диванной подушкой и, прикрывшись ею как щитом, решился на последний аргумент:

– Даже если бы я рассказал тебе о решении Вероники, разве это могло хоть что-нибудь изменить?

– Это бы все изменило! – взревела она. – Я просто бы придушила эту стерву собственными руками, будь она неладна.

– Помилуй, Элли, – высунул нос из кухни супруг. – Что ты говоришь? Нотариус может подумать…

– Да чихать мне на то, что он подумает! Я убила бы ее, отравила, задушила, зарезала…

– Но завещание так и осталось бы завещанием, – напомнил ей белый от страха Родионов.

– А-а!!! – вырвался у нее вопль отчаяния. – Я разорена, убита, уничтожена! Неужели теперь ничего нельзя поделать?

– Может, все еще поправимо, – тихо проговорил нотариус.

– А-а-а, да хоть ты не говори ерунды! – стонала Дворецкая, раскачиваясь из стороны в сторону, словно ее беспокоил больной зуб.

– Может, это и не ерунда, – обиделся Николай Иванович. – Во всяком случае, эта ваша крошка Настенька выглядит в ситуации с наследством не самым безобидным образом.

– Это ты о чем? – осушила слезы Элеонора.

– О том, что ее можно рассматривать как возможную виновницу гибели Вероники, – заявил он со знанием дела. – Обстоятельства смерти Дворецкой выглядят теперь более чем сомнительно. Посуди сама. Дроздова дала ей лекарство. Тут же последовала смерть. Следователь не арестовал девицу, хотя основания к этому у него имелись. Недоставало главного – мотива. Зачем было секретарю убивать свою начальницу? Какая ей от этого корысть?

Элеонора наконец, поняла, что монолог нотариуса ее очень даже интересует. Родионов говорил дельные вещи. Как она до этого сама не дошла?

А он, успокоенный и окрыленный вниманием слушателей, продолжал излагать свои мысли: