Однако прошел год, потом еще полгода, а любовники так и жили по-прежнему. Каждый – сам по себе. Желтовский скоро оценил цепкий практичный ум Матильды. Она иногда давала ему недурные советы. Внимательно и с толком читала черновики его речей, бурно и страстно переживала каждое его дело. Постепенно Сергей начал привязываться к ней душой, привыкать к ее обществу. Он думал уже не только о ее теле, дарившем ему невыразимые наслаждения, но и о том, что в этом теле есть душа, которой присущи высокие порывы. Эта прекрасная головка была создана не только для того, чтобы украшать ее последними новинками парижских модисток, но и – иногда – чтобы порождать дельные мысли. Словом, он стал относиться к ней, скорее, как к другу. И поэтому начал подумывать: а может, ему и впрямь на ней жениться?
Рассуждая таким образом, он написал письмо матери. Ответ ее его раздосадовал. Александра Матвеевна пеняла сыну за связь с падшей женщиной – ведь у нее такая дурная репутация! Это, пожалуй, похуже гувернантки будет! Напоминание о Розалии больно резануло сердце Сергея. Удивительно, но по прошествии стольких лет он по-прежнему вспоминал ее, иногда ловил себя на мысли о том, что ищет ее глазами в толпе прохожих. Где она жила все эти годы? Иногда он смотрел в зал суда и думал: неужели, если она в столице, неужели она не придет его послушать, хоть разок? Его чувство оказалось настолько сильным и болезненным, что он не предполагал возможности его повторения. Такое невозможно пережить дважды. Если только не вернуться вспять или не обрести вновь предмет своей страсти.
Матильда с ее богатым опытом чувственных наслаждений интуитивно ощущала, что в душе у Сергея скрывается вулкан. Но почему-то ей не удается разбудить его душу. Она теребила его, ласкала самыми изысканными и изощренными способами. Но Желтовский по-прежнему не принадлежал ей. Однажды она набралась духу и прямо спросила его о том прошлом, что мучает его и поныне. И он рассказал ей свою печальную историю – так же захватывающе и страстно, как делал это в зале суда. Бархатова была потрясена. Вот где истинный Сергей, вот где дно этого глубокого колодца!
Но ведь девушка пропала! И больше не давала о себе знать. И, быть может, ее уже и нет на свете. Зачем же продолжать самому держать себя в узде, лишать себя возможности любви и не позволять другим любить себя?
В ответ на эти и подобные вопросы он только пожимал плечами. Они оба не сказали вслух главных слов. Но после этих откровений Сергей каждый день думал о том моменте, когда они с Матильдой назовут друг друга мужем и женой.
Однажды Желтовский находился у себя на квартире, он собирался навестить Матильду, и тут горничная принесла ему письмо. В первый момент он подумал, что это из Варшавы, от матери, и уже приготовился прочитать очередное материнское нравоучение. Но конверт был подписан незнакомой рукой. Он вскрыл его – и обомлел. «Полина Карповна, Зинаида Ефремовна, Таисия Семеновна, Ефрем Нестерович Боровицкие с прискорбием сообщают о скоропостижной смерти своего единственного сына, брата и мужа, Боровицкого Анатолия Ефремовича. Похороны состоятся…» Сережа долго держал письмо в руке и смотрел в окно. А за окном шумел водопад Иматранкоски.
Глава 22
Желтовский, стоя в церкви и слушая панихиду, никак не мог заставить себя молиться и внимать поистине божественному, трогательному пению хора. Глубокой печали из-за кончины некогда доброго своего товарища и кузена он не испытывал. Ненависти к бывшему сопернику, негодяю Анатолю, тоже не было в его душе. Они не виделись все эти годы. Но Сережа знал, что Боровицкий все же женился на Гнединой. Расторг ли он прежний брак или просто скрыл его, Сережа не знал, да и знать не хотел. Он обещал Розалии, что будет хранить ее тайну – ее, и ничью более. Если бы она объявилась и потребовала разбирательства, Желтовский без колебаний оповестил бы весь мир о том, что Анатоль нарушил закон – и божеский, и государственный.
Сережа вспомнил об их дуэли с Анатолем, и рука его невольно отозвалась застарелой болью. И вот теперь его противник – там, в закрытом цинковом гробу. А рядом стоит его убитая горем родня. Желтовский при встрече с трудом признал Полину Карповну. Она постарела, изменилась до неузнаваемости. Из прежней элегантной самоуверенной дамы она превратилась в замученную старуху.
– Вот, голубчик, что годы-то с нами делают, – сокрушенно вздохнула женщина, поймав взгляд Сергея, – и ведь все эти годы я была при нем! При муже моем, Ефреме Нестеровиче. Неотступно, голубчик, неотступно! Ведь он все так и лежит пластом, прости, Господи, точно бревно! – Она всплакнула и вытерла слезы. – Не говорит, не встает, ничего не понимает. И так – десять лет, все эти десять лет! Одно хорошо: он никогда не узнает, что сын его ушел раньше его самого! – и несчастная зарыдала.