Адвентюра наемника

А наша поездка была не просто хренова, а слишком хренова! Изначально все было сделано из рук вон плохо. Где это видано, чтобы в охрану обоза брать одних только всадников? Спрашивается, где лучники, где копейщики?

Эх, Бынтекс-Бынтекс. Моя бы воля, я бы тебя еще раз убил. Но что уж теперь вздыхать, если до конца пути осталось дня три. Сейчас позавтракаю, проснусь, тогда и решим. Иначе, спросонок, попадется кто-нибудь под горячую руку, будет беда, а нам еще через гать идти. Но если Кестнер до сих пор не прибежал ко мне, то справится сам.

Я сегодня жутко не выспался — с бароном болтал, да и не стоило на ночь пить много кавы. Уже зарекался, да не один раз, а все равно, хлещу, как не в себя. Эх, где мой брауни? Вот, сейчас бы чашечка кавы кстати пришлась. Сам не заметил, как сказал вслух:

— Эх, дедушка-домовой, где ты болтаешься?

— Я-то на месте, где положено, а вот где хозяина носит?

Обернувшись на голос, едва не окосел от удивления. На нашей телеге восседал брауни. Наслаждаясь моим изумлением, старикашка сварливо спросил:

— Так чего надо-то, бестолочь?

Кому другому за такие слова я отвесил бы полновесную плюху. А брауни я все прощу. Он для меня уже как ворчливый, но любимый дедушка.

Брауни одет свой обычный наряд — короткие кожаные штаны, в которые заправлена белоснежная рубашка, а поверх накинут замшевый жилет.

Надо было спросить, как домовой оказался за сотни миль от родного жилья, но вместо этого я поинтересовался:

— Дедуль, а тебе не холодно? Зима на дворе, а одет ты не по погоде.

Я уже полез за плащом, чтобы укутать старика, но тот отмахнулся. Но по его хитрой морде заметно, что старику приятно.

— Так ты спрашивать будешь, или мне уйти?

— Да я, это… — в растерянности отозвался я, не зная, чего бы сказать, потом честно признался. — Я с утра кавы захотел, вот про тебя и вспомнил. Лучше тебя никто каву не варит.

— Кавы ему, — фыркнул дед, а потом испарился, словно его и не было. Но не прошло и полминуты, как брауни появился вновь, с неизменным серебряным подносом и чашкой с ароматным напитком.

— Дедуля — ты чудо! — вымолвил я, делая первый глоток. Распробовав, хмыкнул. — В последний раз такое у гномов пил.

— Так это у них и сварено, — хмыкнул дед. — Или ты думал, что я ради тебя стараться стану? Неподалеку — миль тридцать, гномы свой лагерь разбили, у них и взял.

Если называть вещи своими именами, то дед просто-напросто спер каву у гномов. Надеюсь, это у них не последняя чашка. А если и так, то ничего страшного. Пить много кавы вредно. Будем считать, что мы с брауни просто заботимся о чужом здоровье. Но вот откуда домовой притаскивал целый кувшинчик с кавой, боюсь и предположить.

— Так ты меня только ради кавы звал, или как? — спросил доброжил, переходя на привычный сварливый тон.

Если бы я знал, о чем спрашивать, то спросил бы. Пришлось выкручиваться.

— Дедуль, ты же лучше меня знаешь, зачем я тебя зову, — заюлил я, стараясь, чтобы прозвучало как можно правдоподобнее. — Да, как там Кэйтрин?

— Да что ей сделается, дуре твоей? Ей бы, как положено приличной девке — ну, не девке уже, но это неважно, шитьем заняться, рукоделием каким, а она как хозяин, все по делам ездит. А ты, дубина, небось думаешь, сидит перед окошком, да о тебе горюет?

Признаться, я вовсе не думал, что Кэйтрин сидит у окна и горюет. С ее-то характером и шилом в одном месте, девушка дома не усидит. Небось, арендаторов вразумляет, торговцев и ремесленников доводит до белого каления. Пожалуй, через год-другой моя невеста восстановит баронство, а лет через пять ее поместье станет образцово-показательным. Да и свинцом завалит все рынки. Этак, и моих денег больше не понадобится.

— Так вот, не сидит она у окна, — с торжественным видом сообщил дед, словно невесть какую новость, а потом вздохнул. — Мотается девка повсюду, а как домой приедет, в постель падает, и ревмя ревет. Курдула жаловалась, что подушки сушить каждое утро приходится. Любит она тебя, дурака этакого, а ты болтаешься, неизвестно где.

Признаться, я чего-то подобного и ждал. Честно говоря, это и грело самолюбие, и по Кэйтрин успел соскучиться. Вот только, признаваться в этом не хотел даже себе. Хуже некуда, если в походе начинаешь думать о тех, кто остался дома. Эх, как хорошо было, пока был один! А брауни обличающим тоном сказал:

— И ладно бы, ты только болтался, так еще и с девками путаешься.

— С какими девками? — удивленно вскинулся я, а потом уже слегка смущенно спросил: — А ты-то откуда все знаешь?

— Так ихний жигарранг рассказал, — усмехнулся брауни. — Думаешь, у цыган домовых нет? А ихние жигарранты про чужих все расскажут. Ты смотри, — погрозил мне старичок маленьким кулачком, — Кэйтрин прознает, она твое хозяйство в узел завяжет.

— Ну ты же ей не расскажешь? — с испугом спросил я. Испугаешься тут. Дед как возьмет, да и расскажет Кэйт. А она «хозяйство» не в узел завяжет, а вообще отрежет. А мне оно еще пригодится.

— Эх, надо бы рассказать, чтобы тебе, жеребцу стоялому, впредь неповадно было, — покачал головой брауни. — Да я и сам когда-то молодым был, все понимаю.