— Мы дадим представление падшим ангелам, Том. Прогнившим душам, что оставили место рядом с господом, ради жалкой надежды на революцию. Вот наши единственные зрители, и они опасны, Том. Любители злых шуток. Разрушители надежд. Они день и ночь плетут заговоры, пытаются снова восстать против Неба.
— Мне все равно.
— Будет не все равно, если перейдешь им дорогу. Мы можем умереть тысячи раз от рук этих существ, и каждая смерть станет трудной.
— Тогда никакого шоу. Просто отправимся, куда глаза глядят.
— Только послушай себя. Говоришь так, словно они нас наняли и доверяют нам. Мы с ними похожи! Им известно, кто ты, Том: лжец, мошенник и вор.
— А что они говорят о тебе? Изменница?
— Возможно.
— Шлюха?
— Полегче со словами. У меня нежное сердце.
— У тебя? Сердце? Ты задушила кучу нежеланных младенцев и избавлялась от матерей, умерших во время родов… не изображай святую… не со мной. Мы слишком хорошо друг друга знаем… и так сильно ненавидим…
— Ах, Том, ненависть это только начало, — сказала Мэри Резня, склонившись к нему: — Я испытываю к тебе тысячу разных чувств, и ни одно из них не приятно.
— И все же… когда отправляемся?
— Сперва, — ответила Мэри: — Не желаешь ли увидеть мой номер?
— Не знал, что он у тебя есть.
— Я не просто милое личико, Том, в отличие от некоторых. Вот, — она щелкнула пальцами и огромный деревянный сундук, украшенный карнавальными узорами — канареечно-желтыми, красными, зелеными и золотыми — скользнул по земле и остановился у ее ног. Ни одна собака или птица не подчинялась своей хозяйке лучше, чем он.
— Откройся! — приказала Мэри.
Замок щелкнул почти сразу. Крышка сундука поднялась и его содержимое взмыло в воздух, сверкающим бритвенно-острым роем. Мечи, мечи и еще раз мечи. Мечи полководцев, мечи мясников, мечи, прямые, как божий взгляд, мечи, изгибавшиеся, как спина женщины.
— Поскольку ты был так жесток, что отнял у меня возможность иметь детей…
— Значит мертвые бесплодны? — легкомысленно сказал Том: — Жаль. Я бы попробовал.
— Да сгниют мои глаза, если я еще хоть раз пущу тебя внутрь, Том Реквием. Как я уже говорила, у меня не может быть детей, поэтому я нашла семью, которая никогда не состарится и не разобьет мне сердце, — она позвала один из мечей: — Мсье!
Он влетел ей в руку.
— Меч Наполеона. Купался в крови не один раз.
— Ты меня удивляешь. А как насчет этого, длинного?
— Ах, Шеф? Мой любимчик, — она отпустила Мсье, и он лег у ее ног. Шеф, меж тем, взлетел над головой Мэри, застыв в опасной близости от нее. Он был таким огромным и тяжелым, что, если бы сила, державшая его в воздухе, ослабла, сразу убил бы ее. Но Мэри не боялась. Она откинула голову назад и открыла прекрасный влажный рот.
— Ко мне, — сказала она.
Меч начал погружаться ей в горло. Том смотрел на это, уронив челюсть, он просто не мог поверить своим глазам. Во-первых, клинок был слишком широким и острым, как бритва. Легчайший вздох, и он бы разрезал пищевод, желудок, кишки, да смилуется над Мэри господь, и ни один хирург не смог бы зашить ее, не вскрыв от горла до…
Ее взгляд нашел единственного зрителя. По губам даже скользнула тень улыбки — она наслаждалась ужасом и непониманием, написанным на его красивом лице.
Но ей еще было, что показать. Два меча легко скользнули Мэри под ноги, и теперь, как если бы она произнесла какой-то приказ, который Том не расслышал, подняли ее вверх, пока она не встала на остриях, презирая законы жизни и физики. Впрочем, это был еще не конец. Новые мечи вылетели из сундука и закружились вокруг ее головы и торса.
Была ли она их жертвой или хозяйкой, мученицей острых, алчных лезвий или их повелительницей? Он не знал. Возможно, в этом и заключалась изюминка представления: в любую секунду она могла поскользнуться, оступиться, и хлынула бы кровь, пусть и мертвая.
Наконец, Мэри коснулась указательным пальцем гарды — у самых губ, и меч выскользнул наружу, с той же пугающей легкостью, с какой вошел внутрь. Другие клинки сложились, словно веер и вернулись в сундук.
— Впечатляюще, — признал Том: — Ты будешь звездой нашего шоу.
— Лучше бы так, — сказала она, полушутя: — Я потратила кучу времени на эти трюки. Хочу, чтобы они оценили.
— Тебя оценят, — заверил Том: — Ты будешь почитаема и любима. Пусть даже мной одним.
— Ха! Можешь спустить свою любовь в унитаз, Том Реквием. Но, почитание? На это я согласна. Пока ты не перейдешь мне дорогу.
— А что тогда?
— А ты как думаешь? — ответила Мэри Резня: — Я разрежу тебя на тысячу мелких кусочков, и даже твоя мать не сможет тебя узнать.
Она подсластила свою угрозу легкой улыбкой и закрыла сундук, пожелав своим мечам спокойной ночи.
— Когда отправляемся? — спросил Том.
— Завтра утром меня устроит. Наверху — безбожный мир. Чем скорее люди увидят Адский Парад, тем быстрей мы вернем их на церковные скамьи — молиться о спасении.
Мэри рассмеялась.
— Если бы они только знали, — добавила она: — Как мало значат молитвы…
Голем, Элия