Адресат тины

Сегодня мы встречаемся у старого советского магазина, чтобы вновь пойти на кладбище. Я вижу его! Он немного улыбается, и я тороплю себя, чтобы поскорее обнять его и вдохнуть его сладковатый восточный запах.

– Прости, я опоздал, – говорит он глубоким и низким голосом.

– Ничего страшного. Это никак не нарушает наших планов, – учтиво отвечаю я, исполняя своё желание прикоснуться к адресату. – Нам нужно идти на запад.

– С радостью. Как ты себя чувствуешь?

– Вот черт! Я вспомнила, что у меня завтра еще есть одно дело, но я совершенно ни к чему не готова, и мне кажется, что я не буду ничего делать, мне безразлично, но в то же время не безразлично, потому что нельзя расстраивать маму. Может быть, судьба будет милостива, но тогда это будет уж слишком вольготно для меня, и дело потеряет свой смысл.

– Похоже, что ты не можешь выбрать либо чувство вины, либо тревоги.

– А что же лучше?

– Зависит от личных предпочтений, у меня отсутствует чувство вины, поэтому я всегда предпочитаю первое, однако, тревога все равно проявляется, будто бы своим поступком показал слабость и, в сущности, он сделал меня уязвимым.

– Как ты смог отказаться от чувства вины?

Я замедляю шаг и внимательно на него смотрю. В его ярких глазах, словно весенняя трава, отражается даль уличного проспекта, а на густых темных ресницах оседает дорожная пыль вперемешку с льдинками. Он чувствует мой взгляд и поворачивается, вдыхая воздух, чтобы начать отвечать на мой вопрос. Я лишь любуюсь его красотой в это мгновение. У него правильные черты лица, будто бы он герой сентиментальных романов, но в то же время он напоминает мне факира или покинутого дервиша, что никак не обретёт свой путь, отчего и скитается туда, куда попало. Как же я не хочу, чтобы он оставлял меня здесь одну!

– Да я и не отказывался, оно само отсутствует. Я не поступаю плохо, потому что не хочу.

– Теперь ты напоминаешь мне нравственную теорию. Последние стадии, которые повествует о формировании морали. Если в первых двух мораль – есть что-то внешнее, какие-то определённые правила мира, которые человек должен или не должен соблюдать исходя из своих предпочтений, то на третьей стадии мораль выводится из самого субъекта, и он становится свободным и независимым.

– Так уж и быть. Ладно! Ты раскусила меня этой серьезной тирадой, этим интересным отступлением, – он игриво поднимает руки, принимая поражение. – На самом деле чувство вины есть, но, когда я в зависимости, когда есть что-то более сильное, что способно его поддерживать, например, я чувствую вину, что не смог и дальше изучать философию из-за скуки и бессмысленности жизни.

– Это обыденное чувство вины. Оно же и связано с тем явлением, когда мы не несём ответственности за свои обещания или, когда нарушаем определённые нормы… – я останавливаю речевой поток из-за усиливающегося снега, что превращается из маленьких льдинок в милые пушистые хлопья. – Как ты думаешь, существуют ли в нашей эпохе моральные нормы или же здесь все порицается иначе? Не считая, конечно, морали, которая закреплена в законе.

– Если мы живём в обществе, то нормы существуют и культивируется чувство вины, просто оно использует другие механизмы и основное внимание направлено на другие детали, – он прекращает шаг и с интересом оглядывается по сторонам. – Мы пришли?

– Да.

Никого, кроме нас и бродячих собак здесь нет. Снег продолжает идти, застилая нам дорогу своей прелестью. Необходимо помолчать, чтобы насладиться всей инфернальностью этого места. Материалистичный загробный мир. Мы идём чуть дальше вдоль галереи могил, и я замечаю новую, совсем свежую, украшенную красивым памятником из белого мрамора. Я лишь нервно улыбаюсь, читая эпитафию:

Ты была слишком светла для этого мира.

Ты жила, дышала, любила,

Детям своим отдавая тепло.

Верим, мама, что душа твоя будет достойной,

Жизнь продолжать в крае покойных.

– А знаешь! Мораль и вовсе просто набор догм, истины не существует, – он нежно берет меня за руку и отводит в сторону. – Тебе и готовиться не стоит. Смерть придёт не только к твоей матери, но и к тебе, и ко мне, как пришла к Берроузу или Николло Макиавелли.

– Бесспорно, – сдержанно отвечаю я. – Мы, наверное, все живём в обмане, но мне необходимо выбрать какой из них слаще и привлекательней. Проще выбрать себе форму жизни и морали, чем думать о том же дуализме всего, что происходит… Но каждый раз осознание того, что я не буду жить снова – меня пугает…

– Единожды – значит никогда.

– Я просто хочу жить! И порою боюсь, что Бог на самом деле существует.

– Почему? – он обнажает белые ровные зубы в лёгкой усмешке. – Раз ты имеешь эту тревогу, значит, часть твоей природы желает верить.