Адонис

Но куда вероятней другой вариант. Старинный героин ещё пользовался в определённых кругах весьма неплохой популярностью.

Эвансу уже было не до расспросов: его реально сотрясала крупная дрожь, и пот тёк уже с макушки. Парк с ощутимым беспокойством в голосе спросил:

– Ты… Идти-то сам – сможешь?

– Смогу, наверное. Только перед тем, как я лягу, и вы меня исколете… Схожу-ка я в туалет. Отлить.

Отлить удалось. Цвет мочи показался Эвансу подозрительным – словно оранжевым. Да и выйти из кабинки удалось не сразу. Едва натянул штаны, жутко замутило.

Пришлось плюхнуться на колени, и выложить всё то немногое, что удалось съесть, туда – «на прокорм ихтиандру». Но через минуту, как ни странно, ему стало легче.

Парк, ожидавший у выхода, подставил плечо. Эванс буркнул:

– С-спасибо… – после чего не стал выделываться, а реально навалился на плечо напарника:

– А где Рикер-то?

– Пошёл на склад, за штативом для капельницы. Ты сам-то – как?

– Полегче. Только… Вывернуло меня наизнанку. Да ты, наверное, слышал. – Парк только кивнул, – Ну и ещё подозрительно – цвет мочи. Оранжевый какой-то.

– Ага. Точно. Осталось только проверить твой язык. – Парк кивнул, словно бы Эванс подтвердил какие-то его мысли или раскладки, – Ложись давай.

Они как раз дотопали до кровати Эванса, так и стоявшей в углу на последнем этаже, и Эванс с ощутимым облегчением принял горизонтальное положение:

– Ф-фу… Чёрт. А и правда – ноги трясутся. И голова… Трещит. А уж потею – как свинья!

– Ты свиней не трогай. – в проём двери вошёл Рикер, тащивший в руках странного вида треногу, похожую на штатив старинного фотоаппарата и несколько пластиковых ёмкостей, – Эти благородные и порядочные животные никогда законов не нарушают. Соответственно – и в тюряги спецназначения не попадают. А ещё я слышал, что и тело и метаболизм у них настолько сходен с нашим, человеческим, что на них эти гады учёные проверяли многие лекарства, вакцины, и всё такое прочее. Ну-ка, давай свою граблю! – Рикер весьма нетерпеливо схватил Эванса за безвольно лежавшую руку.

– И язык покажи. – это влез уже Парк.

Эванс усмехнулся через силу: приятно. Заботятся. Хоть и пытаются под показной ворчливостью скрыть, что беспокоятся, и привязались…

Как и он к ним.

Вот уж точно говорят: совместные невзгоды и заботы сближают гораздо сильней, чем счастливо прожитые безмятежно-беззаботные годы… например, у супругов. А ещё говорят, что пока всё хорошо – нетрудно казаться хорошим. Все «тонкости натуры» вылезают как раз в критических ситуациях. Он высунул язык.

Парк покачал головой:

– Рикер! Ты тоже это видишь?

Рикер, возившийся с резиновым жгутом, кинул быстрый, а затем и внимательный взгляд на язык, который Эванс постарался высунуть как можно дальше.

– Проклятье! Вижу, конечно. Оранжевый. И если верить той хрени, что написана в чёртовой инструкции, это – лихорадка Вассермана. Моча тоже была такая?

Эванс кивнул:

– Да.

– Ну поздравляю! Ты, драгоценный наш, умудрился подхватить на редкость мерзкую и изнурительную зар-разу!

– Да… Помню я. – Эванс и правда помнил всё, что вдолбили ему в голову гипнокурсом, – Изнуряющий жар, жуткий озноб, и страшные головные боли… Словом, похоже на модифицированную и усиленную малярию. Вы мне лучше вот что скажите: где и как я её подцепил? Она же вроде… Передаётся только через укусы насекомых, и распространена только на Колорадо-три?

– Ну а теперь ещё и на Адонисе! И – без всяких насекомых. Ладно, терпи – буду втыкать в тебя толстую железяку.

Однако нужно отдать Рикеру должное: в вену на локтевом сгибе он попал действительно быстро и профессионально. Впрочем, Эванс, поработавший по его просьбе кистью, этому не удивился: его вены набухли чертовски сильно – промахнуться было трудно!

Рикер, убедившийся, что кровь из торцевого конца иглы изливается уверенно, буркнул:

– Ну вот и ещё одно подтверждение, на случай, если б мы сомневались: вены гипертрофированно увеличены, и кровяное давление наверняка повышено. – его пальцы в это время аккуратно и уверенно подсоединили тонкий шланг от подвешенного на штативе пластикового мешочка, и открыли вентиль:

– Терпи. Может быть больно и горячо.

– Ага. Спасибо. Так как, вы думаете, я заразился?

– Думаю, ты обо что-то укололся. Потому что «кусать» нас здесь некому. А воздушно-капельным путём эта хрень не передаётся. И не заразна для окружающих людей. Говорю же – только укусом. Или ранкой. Да ты и сам наверняка сейчас вспомнишь – небось, укололся, и значения не придал!

– Точно! Точно… Вот я балда. Я укололся об один из ящиков: ещё подумал, какой мудак оставил не вбитым кончик гвоздя. Я даже высосал. Ну я и дебил…

– Зато красивый. – Рикер снова показал Эвансу язык. Тот не придумал ничего лучше, как ответить тем же. Парк удовлетворённо, как показалось Эвансу, констатировал:

– Окраска переходит на внутреннюю поверхность губ. И щёк. Ладно – повернись-ка на бок. И терпи. Будет больно.

Оказалось действительно больно.

Это – если говорить мягко. А если без прикрас – Эвансу пришлось прикусить зубами губы, чтоб не орать благим матом!