Адольф Гитлер. Том 3

Как и все, кто был рядом в момент взрыва, Гитлер ощутил «адски яркое пламя» и разрывающий барабанные перепонки грохот. Когда он с покрытым черной копотью лицом и опаленным затылком поднялся из-под горящих, дымящихся обломков, к нему с криком «Где фюрер?» бросился Кейтель и помог ему выйти из помещения. Брюки Гитлера превратились в лохмотья, сам он был с ног до головы покрыт пылью, но получил лишь незначительные ранения. На правом локте у него появился небольшой синяк, на тыльной стороне правой ладони – небольшие ссадины, и хотя лопнули обе барабанные перепонки, уже через короткое время его слух немного восстановился. Тяжелее всего досталось его ногам, куда впилось бесчисленное множество мелких щепок, но в то же время он, к своему собственному изумлению, обнаружил, что дрожь в левой ноге почти полностью унялась. Из двадцати четырех человек, находившихся в момент взрыва в помещении, где проходило совещание, были тяжело ранены только четверо. Самого Гитлера защитила прежде всего тяжелая крышка стола, над которым он склонился, когда сработало взрывное устройство. Он был возбужден, но казался в то же время странным образом испытывающим какое-то облегчение. Не без удовлетворения он то и дело повторял своему окружению, что давно уже знал о существовании заговора и вот теперь может, наконец, разоблачить изменников. Он всем показывал разорванные в клочья брюки, а также китель с зиявшей квадратной дырой на спине [620].

Его самообладание вытекало в первую очередь из чувства «чудесного спасения»: казалось даже, что он был благодарен этому предательству за то, что оно укрепило в нем сознание собственного призвания; во всяком случае, именно эту мысль выразил он во второй половине того же дня Муссолини, который прибыл с заранее объявленным визитом в Растенбург: «Когда я снова восстанавливаю в памяти все это, – сказал Гитлер при совместном осмотре разрушенного помещения, где проходило совещание, – то мне думается, что это ведь не в первый раз, когда я чудесным образом избегаю смерти… После моего сегодняшнего спасения от смертельной опасности я больше, чем когда бы то ни было, убеждаюсь в том, что мне суждено довести теперь до счастливого конца и наше общее великое дело!» Явно тронутый Муссолини провозгласил: «Это было знаком небес!» [621]

Однако во второй половине дня его долго укрощавшиеся нервы все же не выдержали. Когда Гитлер вместе со своим гостем около 17 часов появился в своем бункере, он встретил там Геринга, фон Риббентропа, Деница, Кейтеля и Йодля. Разговор снова зашел о спасении Гитлера, но вскоре перешел во взаимные, все более резкие упреки. Дениц пожаловался на предательское поведение армии, Геринг его поддержал. Но Дениц тут же обрушился и на авиацию с ее слабыми результатами. Геринг в ответ на это набросился на фон Риббентропа и его провалившуюся внешнюю политику и в возбуждении стал даже, если верить сохранившемуся свидетельству, угрожать тому своим маршальским жезлом, тогда как фон Риббентроп, к которому Геринг обращался, опуская его дворянскую приставку, возмущенно заявил, что он – министр иностранных дел, и его фамилия – фон Риббентроп. Гитлер же, казалось, был какое-то время занят собственными мыслями, он сидел в своем кресле с выражением апатии на лице и сосредоточенно сосал прописанные ему Мореллем пестрые пастилки. Только когда кто-то из споривших упомянул «дело Рема», он, как рассказывают, вскочил и начал внезапно бушевать. Он кричал, что суд, который он устроил тогда над изменниками, будет ничем по сравнению с тем возмездием, которое будет уготовано виновникам теперь; он сотрет их с лица земли вместе с их женами и детьми и, раз они противятся Провидению, никто не получит пощады. А в то время как он заходился в крике, прислуга из эсэсовцев молча двигалась между рядами стульев и под этот монолог о мести, крови и истреблении сервировала чай.