По реакции Гитлера на факт публикации документа было ясно, что в своих тактических замыслах он все более осознанно учитывал и опасения своих конкурентов, и страхи общественности. Как бы то ни было, он, в отличие от своей практики при нарушении принципа легальности полугодовой давности, на этот раз не принял никаких дисциплинарных мер против авторов этой программы действий и ограничился тем, что снял с себя ответственность за неё. Возможно, что программа эта в мелочах отличалась от его замыслов и, прежде всего, в каких-то полусоциалистических элементах противоречила его новому курсу. Тем не менее, она необыкновенно точно учитывала ту идеальную исходную ситуацию для захвата власти, к которой он всегда стремился: точно так же, как и эта концепция, он исходил из представлений о попытке коммунистического восстания, которое заставит государственную власть взывать о помощи; и тогда на арену выйдет он со своими штурмовиками и сможет действовать силой от имени права и с подобием права. Такой просьбы о помощи он безуспешно добивался в ночь с 8-го на 9-е ноября 1923 года от г-на фон Кара. Никогда он не стремился добиться власти, чтобы уподобиться бесчисленным другим политикам. Он желал предстать перед нацией её избавителем от железной хватки коммунизма и, окружённый спасительным воинством, достичь господства. Эта исходная позиция соответствовала его драматическому и одновременно эсхатологическому темпераменту, поскольку он всегда считал себя участником всемирной борьбы с силами тьмы. Тут играли роль туманные и полуосознанные вагнеровские мотивы — образ белоснежного рыцаря, Лоэнгрина[226], чаши святого Грааля[227] и белокурой дамы, которой грозит опасность. Когда впоследствии обстоятельства не сложились именно таким желаемым образом и коммунистическая попытка путча, как писал Геббельс, «не разгорелась», Гитлер попытался выстроить её сам, пусть даже приблизительно.
Раскрытие боксхаймских планов не имело никаких последствий. Тот факт, что бюрократия и судебные власти явно затягивали рассмотрение серьёзнейшего дела об измене родине, а политические структуры, пожимая плечами, просто махнули на него рукой и тем упустили возможность использовать его для решительных мер в последний час, бросает яркий свет на быстрый и повсеместный упадок лояльности. Вместо того, чтобы арестовать Гитлера, — а улик против него вполне хватало — и поставить его перед судом, они по-прежнему проявляли готовность к переговорам. Более того, обеспокоенные его угрозами, они старались пуще прежнего. Теперь-то стало ясно, насколько было важно, что он успел добиться приёма у Шляйхера и Гинденбурга, что влиятельные политики, предприниматели и представители знати согласились видеть в нём партнёра, короче — что он снова приблизился к окружению «господина президента». Впрочем, к этому времени представлялось уже сомнительным, могли ли полицейские или правовые меры ещё как-то обуздать национал-социалистическое движение и не получилось ли бы в результате в высшей степени нежелательного психологического эффекта. Во всяком случае, прусский министр внутренних дел Зеверинг в декабре 1931 г. отказался от плана, заключавшегося в том, чтобы силами полиции арестовать Гитлера прямо на одной из его пресс-конференций в отеле «Кайзерхоф» и выслать из Пруссии. А генерал фон Шляйхер в ответ на требование энергичных мер против национал-социалистов, прозвучавшее в ходе одного из совещаний, сказал: «Для этого у нас уже нет достаточных сил. Если мы попытаемся это сделать, нас просто сметут!»[228]
Самонадеянное мнение, что гитлеровская партия — это всего-навсего кучка мелкобуржуазных отбросов и демагогов-шарлатанов, неожиданно стало превращаться в свою противоположность. В редких случаях, но совершенно однозначно возникало чувство парализующей апатии, словно перед лицом стихийного бедствия. «Это движение молодых, и остановить его невозможно» — так резюмировал британский военный атташе настроения, овладевшие немецким офицерским корпусом. Исследуемая нами здесь история восхождения НСДАП — это одновременно и история истощения и упадка республики. Для сопротивления ей не хватало не только сил, но и впечатляющей картины будущего, в то время как Гитлер рисовал её в риторическом экстазе. Только немногие ещё верили, что республика выживет.
«Бедная система!», — иронически записал в своём дневнике Геббельс[229].
Глава III
ПЕРЕД ВРАТАМИ ВЛАСТИ
На выборы, на выборы! Ближе к народу! Мы все очень счастливы.