Не менее важной была и та степень целеустремлённости и расчёта, с которой он действует. Дело в том, что он обладал необыкновенной, прямо-таки женской восприимчивостью, помогавшей ему выражать и эксплуатировать настроение времени. Его первый биограф Георг Шотт не без боязливого восхищения перед дьяволом, говорившем, казалось, его устами, назовёт его «чревовещателем в трансе»[297], но всё-таки и сегодня ещё распространённое представление о Гитлере как о человеке инстинкта, шедшем своим путём с уверенностью ясновидящего или — им же самим употреблявшееся выражение — «как сомнамбула», упускает из виду рациональность и запланированное хладнокровие, которые лежали в основе всего его поведения и которые обеспечили его восхождение в не меньшей степени, нежели все очевидные медиальные способности.
В частности, оно упускает из виду его необыкновенную способность обучаться, ненасытную жажду к усвоению, завладевшую им именно в то время. В лихорадке первых ораторских триумфов его чуткость и восприимчивость обострились, как никогда, его «комбинаторский талант»[298] схватывал самые несовместимые элементы и соединял их в компактные формулы. Большему, чем у своих кумиров и соратников, научился он у своих противников; он всегда очень многому учился у них, только дураки или слабаки, считал он, боятся потерять при этом собственные идеи. И вот таким образом собрал он под одну крышу Рихарда Вагнера и Ленина, Гобино, Ницше и Лебона, Людендорфа, лорда Нортклиффа, Шопенгауэра и Карла Люгера и соткал из всего этого своё полотно — произвольное, курьёзное, полное полулюбительского куража, но и не лишённое цельности. Тут нашлось место и для Муссолини и итальянского фашизма — и их роль будет все возрастать; и даже так называемых сионских мудрецов с их, как общеизвестно, сфальсифицированными протоколами он тоже сделал своими учителями[299].
И всё-таки наиглавнейшему он научился у марксизма. Уже сама энергия, которую он уделял, вопреки своему внутреннему равнодушию к идеологии, формированию национал-социалистического мировоззрения, свидетельствует о силе влияния на него марксистского примера. Одна из его исходных мыслей заключалась как раз в том, что традиционный тип буржуазной партии был уже не в силах состязаться с мощью и боевой динамикой левых массовых организаций. И только подобным же образом организованная, но ещё более решительная, обладающая собственным мировоззрением партия сможет одержать верх над марксизмом, считал он[300].
В области тактики он более всего научился у опыта революционного времени. События в России, а также правление Советов в Баварии продемонстрировали ему шансы на власть горстки целеустремлённых актёров. Но если Ленин научил его, как надо усиливать и использовать революционный импульс, то Фридрих Эберт, как и Филипп Шайдеман показали ему, как этот импульс можно потерять.
Позднее Гитлер скажет:
«Я многому научился у марксизма. Я сознаюсь в этом без обиняков. Но не этому скучнейшему учению об обществе и не материалистическому взгляду на историю, этой абсурдной чепухе… Но я научился их методам. Только я всерьёз взялся за то дело, которое робко начали эти мелкие торгашеские и секретарские душонки. В этом и заключается весь национал-социализм. Приглядитесь только повнимательнее… Ведь эти новые средства политической борьбы идут, по сути, от марксистов. Мне надо только было взять и развить эти средства, и я имел, по сути, то, что нам нужно. Мне надо было только последовательно продолжить то, что десять раз сорвалось у социал-демократии, в частности, вследствие того обстоятельства, что они хотели осуществить свою революцию в рамках демократии. Национал-социализм — это то, чем марксизм мог бы быть, если бы высвободился из абсурдной, искусственной привязки к демократическому строю»[301].