Ближе к полуночи того горького дня вице-адмирал Колчак приказал спустить с мачты «Георгия Победоносца» свой флаг командующего флотом. Все полномочия он передал старшему из флагманов контр-адмиралу В.К. Лукину,
В ответ на донесение о случившемся он получил правительственную телеграмму: «Вице-адмиралу Колчаку, допустившему явный бунт во вверенном ему флоте, немедленно сдать командование и прибыть в Петроград для доклада правительству. Керенский. Львов». Но, Боже праведный, вам ли, господин Керенский, и вам ли, ваша светлость, князь, заварившим всю эту кашу с «разофицериванием» армии, спрашивать с него за разложение флота и его личный бунт, бунт совести, терпения и чести?
В тот же день, 10 июня 1917 года, адмирал вошел в вагон поезда Севастополь-Петроград. Вряд ли он догадывался, что отправляется в самое дальнее и самое гибельное свое путешествие: Петроград-Лондон-Сан-Франциско - Токио - Сингапур - Пекин - Харбин - Владивосток - Омск - Иркутск…
С этого дня для Колчака началась новая жизнь - и государственная, и личная. В этой новой жизни он проведет менее трех лет, но они вместят в себя всю прежнюю его жизнь.
С этого последнего севастопольского дня в историю вошли два Колчака: один - тот, что жил до выброса в море Георгиевской сабли, другой-тот, сердце которого остановила расстрельная пуля в Иркутске.
Колчак-Полярный, Балтийский, Черноморский - кончился. Начинался Колчак-Омский, Сибирский, Всероссийский…
Вечером 10 июня на перроне севастопольского вокзала он в последний раз обнял жену и сына. Вернуться в Севастополь ему было не суждено, хотя именно сей град, достойный поклонения, и был конечной целью его последней одиссеи.
Подобно золотому эфесу в море брошенной сабли, блеснул на прощанье крест Владимирского собора, где лежать бы и ему в усыпальнице севастопольских адмиралов, отпусти ему судьба не большевистскую пулю, а осколок турецкого снаряда…
ПОСЛЕДНЯЯ КРУГОСВЕТКА…
Не суждено ему было прочесть и об итоге своего флотоводства на Черном море, подведенном, увы, не отечественными историками, а теми, от кого меньше всего ожидал похвал, - немецкими адмиралами:
«Колчак был молодой и энергичный вождь, создавший себе имя еще в Балтийском флоте. С его назначением в Черное море деятельность русского флота еще усилилась. Сообщение с Зонгулдаком было прервано, и подвоз угля прекратился. Наш флот был принужден прекратить все операции. Постановка мин перед Босфором производилась русскими мастерски. Летом 1916 года русские поставили до 2000 мин… В Оттоманской империи пришлось, вследствие угольного голода, прекратить железнодорожное движение, освещение городов и даже выделку снарядов. Летом 1917 года Колчак ушел. Из Зонгулдака в Константинополь снова стали доставлять уголь. Турецкая империя начала оживать…»
В Петрограде он был принят вовсе не так сурово, как можно было ожидать из текста телеграммы. Его доклад, который меньше всего походил на оправдание, скорее - на политический прогноз, был выслушан с печальным пониманием… Колчак жестко, без обиняков называл вещи своими именами. Если развал флота и дальше будет идти такими темпами, то Россию ожидает не просто военное поражение, а потеря государственности, ликвидация революционных завоеваний новоявленными большевистскими тьерами… Единственное, что может восстановить дисциплину в войсках, - смертная казнь за неисполнение приказов в боевой обстановке.
С ним вяло согласились и обещали обсудить этот вопрос в кабинете министров. Но не пройдет и года, как слово «расстрел», столь пугавшее либералов из правительства Керенского, замелькает в бесчисленных приказах Троцкого по Красной Армии…
Там, в столичных верхах, Колчак не мог не почувствовать, что его отставка оказалась чуть ли не желанным благом, что его побаиваются, как опасаются появления на политической сцене любого сколь-нибудь популярного военачальника-фронтовика. Но и следить за ходом войны из Петрограда по газетной хронике за чашечкой утреннего кофе было для него равносильно сдаче Георгиевского оружия судкому. Нечего было и надеяться, что для него найдется вакансия на Балтийском флоте. Она была одна - комфлот, и на посту этом происходила бесконечная чехарда, смена угодных и неугодных Центробалту адмиралов.
Вернуться под «шпиц», в Генмор? Первый же рапорт на этот счет обернется еще одним ударом по самолюбию. В правительстве ясно дали понять, что присутствие адмирала Колчака в столицах нежелательно.
Совершенно неожиданно открылся выход из петроградского тупика: американский сенатор Рут предложил ему приехать в США и принять участие в разработке операции по высадке десанта в Дарданеллах. Это было его дело!
На радость недругам, он покинул Питер, затянутый политическим смогом. Как и в Севастополь, он уже никогда не вернется в родной город. Но это случится не по его воле.
Ветры Атлантики вдохнут в него новые надежды.
Карфаген должен быть разрушен! Дарданеллы должны быть взяты!