Адмирал Ушаков

— Ну, черт с тобой, уноси ноги, трус! — отпустил ямщика Веленбаков, когда невдалеке показались херсонские мазанки.

С чемоданчиком в руке он подошел к первой городской гражданской заставе. На заставе стоял толстый купчик-армянин. Он попытался было не пустить Веленбакова, но тот не посмотрел на его вооружение — кинжал и пику, толкнул караульного в грудь и закричал:

— По указу ее императорского величества, государыни императрицы, сучий сын!..

И, пошатываясь, вошел в город.

— Исайка, пропусти! — крикнул купчик на соседний пост.

На следующем Веленбакова пропустили беспрекословно. Так он добрался до военных адмиралтейских караулов.

Тут уже спрашивал он сам:

— Где корабль номер четыре?

Он знал, что Федор Федорович — командир корабля № 4, и решил остановиться у своего друга.

— Прямо, ваше благородие. Иванов, пропусти их благородие!

— Их высокоблагородие! — раскатистым басом милостиво поправил Веленбаков и пошел дальше.

Но на ушаковской заставе дело оказалось сложнее. Еще издалека часовой зычно крикнул:

— Стой! Кто идет? — И сразу взял ружье на руку.

— Из Петербурга, капитан второго ранга Веленбаков, — ответил Нерон. — Покличь капитана Ушакова!

— Дядя Макарыч! — позвал часовой.

Через секунду перед Веленбаковым предстал боцман.

— Вот они спрашивают капитана Ушакова, — сказал часовой.

— Чего изволите, ваше высокоблагородие? — переспросил боцман.

— Я к Ушакову. Я его друг и товарищ. Приехал из Петербурга. Спать хочу…

Боцман вмиг прикинул: будить капитана — жалко, только-только лег. Опять же — хоть это и офицер, а неизвестно, откуда он. Стало быть, его хорошо бы продержать в карантине!

— Вот в этой мазанке переночевать можно было бы, — рассуждал он вслух, — да там больной мичман, господин Баташев лежат.

— Вот и хорошо. Я с мичманом, — согласился Веленбаков, и не успел боцман оглянуться, как Нерон шагнул к мазанке, толкнул дверь ногой и был таков.

Боцман и часовой только переглянулись: а ладно ли это будет?

Стояли, слушали: что дальше?

А в мазанке происходило вот что. Веленбаков, чертыхаясь, высекал огонь. Наконец высек и зажег свечу.

— Здорово, мичман!

— Здравия желаю. А вы кто? — спросил слабым голосом Баташев.

— Я капитан второго ранга Веленбаков. Приехал из Петербурга к вам, в эту дыру. А ты что, заболел?

— Да, трясет…

— Это ничего. Это лихоманка. Вот мы сейчас выпьем водочки, и все как рукой сымет. Согреешься!

Веленбаков поставил на стол чемодан, собираясь открыть его, но в это время мичмана начало тошнить.

— Э, брат, да ты гусь: и без моей водочки доклюкался до жвака-галса³⁴. Слаб, если так. Меня отродясь не тошнило, а пью я как ярыга. Ежели ты так, тогда я ложусь, брат, на другой курс. Я буду спать в сенях.

Веленбаков взял чемодан и пошел в сени. Положил чемодан под голову, растянулся на тростнике и через секунду захрапел.

— Пусть спит. Завтра утром доложу. Из мазанки не выпускать! — строго приказал боцман и ушел спать. Боцман Макарыч поднял Ушакова чуть свет.

— Что, мичман умер? — вскочил Федор Федорович.

— Не слыхать что-то, ваше высокоблагородие. Без движимости находится. А только они не одни.

— А кто же еще заболел?

— Заболел ли, не знаю, а сам туда вскочил.

— Кто? — начал сердиться Ушаков.

Боцман рассказал о приезде Веленбакова. Ушаков только руками всплеснул от огорчения — вот история!

Он оделся и пошел с боцманом к мазанке Баташева. Заглянул в окно — мичман не двигался. Лица не было видно, но по свесившейся руке, по вытянутым, закостеневшим ногам было ясно: все кончено.

— Осталось куль да балластина! — вырвалось у боцмана Макарыча.

— Да. Вечная память, хороший был мальчик! — вздохнул Федор Федорович. — Сказать лекарю, чтобы немедля убрали? Языком не болтать! — приказал Ушаков и пошел к сеням.

Нерон спокойно спал врастяжку.

— Нерон, — позвал Ушаков. — Нерон!

Веленбаков проснулся и сел, сладко потягиваясь.

— А, Феденька, здравствуй! — хотел было подняться он, но Ушаков начальнически крикнул:

— Не вставай, погоди, выслушай!

Веленбаков слушал, почесываясь.

— Рядом с тобой в комнате лежит умерший от чумы мичман…

— Как — умерший? Да он со мной говорил!..

Нерон вскочил, шагнул через порог и попятился назад. Он был бледен, как стена мазанки. Стоял, растерянно моргая.

— Не волнуйся. Закрой дверь!

Веленбаков захлопнул ногой дверь из сеней в комнату.

— Ты трогал его?

— Нет.

— Ни его, ни его вещей?

— Да. Я только хотел угостить мичмана водкой.

— Счастье твое, что не угостил! Забирай чемодан, пойдем в карантин!

— А как же мой рапорт адмиралу о прибытии?

— Успеешь! — махнул рукой Ушаков. — Ты как себя чувствуешь? Голова не болит?

— Признаться, трещит с похмелья. Вчера я хватил порядком! — виновато улыбался Веленбаков.

— Если с похмелья — ничего.

— Я еще выпью — у меня осталось.

— Выходи, пойдем в карантин!

Веленбаков взял чемодан и вышел из страшной мазанки. Ушаков сам отвел его в карантинную мазанку и сдал лекарю.

— Сиди здесь, пока я не выпущу!

— Ладно! — покорился печальной участи Нерон.

В этот день Ушаков особенно тщательно осмотрел с лекарем всю команду. Больных и подозрительных, к счастью, не оказалось. Команды ушли на работу.