Адмирал Ушаков. Том 3

Порты Оттоманской, не допустите никого и ни до каких развра-

тов, а особо до напрасного роптания на какое-либо

неудовольствие, касающееся Блистательной Порты. Уведомляю вас, как

уже единожды государями императорами сделано, учреждено и

постановлено, так уже останется навсегда, и все те, кто к какому-

либо расстройству наносить будут роптание, будут наказаны

неизбежно. Обо всем оном писал я в Сенат Семи Соединенных

островов, и вы, послушествуясь во всем вышней власти Сената,

старайтесь вместе общими возможностями содержать в острове

Корфу тишину и спокойствие. Отнюдь не допускать никого ни

до какого роптания, сим можете заслужить к себе благоволение

высочайшей власти. В таковой надежде и всегдашним к вам

почтением имею честь быть.

По отъезде ее в[еличества] королевы неаполитанской из

Анконы в Триест отправился оттуда, августа 8-го дня, и сего

сентября 21-го со вверенной мне ескадрой благополучно прибыл

в Корфу, где надеялся было исправить оную починкою, ибо суда

по своей ветхости крайне неблагонадежны и при отправлении

в поход на фрегатах со шханец, бака и батареи артиллерия была

спущена в интрюм, оставалось только в деке: на «Навархии»

по 5, на «Сошествии» по 4, на «Казанской» — 9 пушек на

сторону, но при всем том слабость членов столь велика, что при

посредственном ветре и волнении оказывалась весьма

замечательная течь, почему принуждены были при всяком противном

риф-марсельном ветре спускаться в закрытие к ближайшему

порту. Сие было причиною столь долговременного плавания, от

Триеста до Корфу 44 дня продолжавшегося. По прибытии

в Корфу не нашел никаких материалов, нужных к подкреплению

фрегатов, и потому, усумнясь следовать по повелению, данному

мне от вашего высокопревосходительства, из Корфу в

Константинополь, а оттуда в российские порты, предписал г[осподам]

командующим объявить каждому свои мнения, могут ли без

починки следовать в повеленной путь или нет; и, буде кто не

может, подать ко мне обстоятельные дефекты, вследствие чего,

г[оспода] командиры, представя оные, отозвались к

продолжению плавания без надлежащей починки неблагонадежными. Для

исследования показанных дефектов учредил из г[оспод]

командующих и прочих старших офицеров комиссию, которая по

внимательном рассмотрении всех худостей нашла помянутые дефекты

справедливыми, кои у сего в оригинале вашему

высокопревосходительству на благоусмотрение приложить честь имею, притом

почти весь настоящий, а наиболее пробегающий такелаж следует

к перемене: канаты ветхие и неблагонадежны и количество оных

недостаточно. Таковое состояние фрегатов принудило меня

остаться здесь с ескадрою до исправления оной, и как починка

требует великой издержки, то потому ожидаю на сие резолюции

от вашего высокопревосходительства.

2 октября 1800 г.

Ваше высокографское сиятельство, милостивый государь мой,

Григорий Григорьевич!

Вашему высокографскому сиятельству донести честь имею:

в прошлом 798 году, когда с ескадрами проходил я чрез

Константинополь в Архипелаг и в Средиземное море на действие

против неприятеля по повелению Блистательной Порты

Оттоманской, отпущены были ко мне на ескадру из Константинополя

шесть хороших медных 41/г фунтового калибра пушек со

станками, снарядами и со всеми надлежностями ко оным, из них

одна пушка во время атаки — штурмования острова Видо с

несколькими другими с эскадры российской пушками от выстрелов

неприятельских, опрокинувших баркас, потонула, прочие пять

пушек ныне чрез полномочного его императорского величества

министра и кавалера Томару, в Константинополе находящегося,

представлял я, дабы повелено было, кому надлежит, оные

принять. Полномочный министр Томара письмом своим минувшего

сентября от 28-го дня уведомил меня, что на отношение его

получил в ответ от рейс-ефендия уведомление: по докладу о сем

султану его величество приказало ему объявить российскому

полномочному министру, что дарует те пушки мне в знак

особого высочайшего своего ко мне благоволения. С письма

полномочного министра Томары копию вашему высокографскому

сиятельству представляю, и осмелился всеподданнейше представить

оные [пушки] в артиллерию его императорского величества, яко

памяток почести, приобретенной адмиралом, удостоенным

командовать в течение двух лет ескадрою его императорского

величества и союзною, и, повергая себя к освященным его

императорского величества стопам, сию высочайшую милость и

благоволение его султанского величества представил я на конфирмацию

в высочайшее благоволение его императорского величества1.

В прочем с наивсегдашним моим истинным высокопочтением и

совершенною преданностью имею честь быть.

Милостивый государь мой, Василий Степанович!

Я требую крайнюю только необходимость, без чего ескадры

отсюдова иттить не могут, не подвергая себя опасности или и

самому бедствию, то есть надобны мне сухари, крупа и дрова.

Ежели я без них с малым числом сухарей выду отсюдова и буде

захватят в пути крепкие противные ветры и ежели продержат

столько, что сухари все будут выходить в расход, нет другова

средства сыскать их, как назад воротиться, тогда уже

совершенное бедствие постигнет нас, принудит здесь зимовать, а это уже